Искатель. 2014. Выпуск №4

— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас поступок человеческий. И от него многое зависит.

— Я вас понял: человек — это звучит гордо! Спасибо, что сумели оценить. Душу мою понять. Но учтите: стрелять не могу. А вот бомбу брошу.

Дальнейшее продолжение их разговора проходило в кабинете Комлева. Иван Карлович, узнав о том, что ему предстояло сделать, поначалу просто испугался. Господи! Ворошить этот муравейник на Солнечной? Нет уж, увольте! Он свои годы хотел дожить спокойно и мирно. Афанасий уже начал было сетовать на столь бездарно растраченное время, как Иван Карлович вдруг заговорил:

— А что это я ухожу в кусты, когда весь наш народ борется за свою свободу и справедливость. Мы все должны быть солидарны. И я тоже хочу применить свою жизнь по прямому назначению…

Комлев все никак не мог разобраться, что скрыто за высокопарным и витиеватым стилем собеседника. То ли перед ним шут гороховый просто ваньку валяет, то ли в этом давно опустившемся человеке проклюнулся какой-то новый чистый росток с серьезным осознанием всего происходящего.

— Иван Карлович! Я подчеркиваю еще раз. Дело это очень важное. И если у вас есть хоть какое самое малое сомнение, лучше откажитесь сразу. От этого зависит многое, и мы в райотделе рисковать не имеем права.

— Вы сейчас, уважаемый, заговорили совсем как Владлен Иванович. Есть, мол, такие люди, которые дальше водочной стопки ничего не видят. Не так-с! Молодой человек! Вы жаждете поступка? Он будет!

Афанасий с молчаливой благодарностью пожал сморщенный стручок ладони лаборанта и с каким-то особым расположением заглянул в голубовато чистые глаза.

Уже на пороге Иван Карлович рассмеялся:

— А что, это правда, что в революцию Феликс Эдмундович своим чекистам паек воблой давал? Весьма недурно.

…На углу аптеки, прикрыв микрофонную плашку носовым платком, Комлев звонил из телефона-автомата:

— Вытрезвитель? Здесь на улице Беговой у шестнадцатого дома пьяный лежит. Забрать бы надо. А-то ведь мороз вон какой. Еще замерзнет. Кто звонит? Да пенсионер. Горякин. Подъезжайте. Я буду ждать.

Звякнул трубкой о крючок, спрятал платок. Зашел в аптеку, занимавшую половину первого этажа. У окна стоял Осушкин и смотрел сквозь витрину на улицу.

Комлев тоже увидел, как к лежавшему на скамейке Ивану Карловичу подошла бабуля и, судя по всему, стала его распекать.

— Откуда она взялась? — сказал Афанасий.

— Так даже натуральнее, — произнес Владимир Ильич.

Показалась вытрезвительская машина и остановилась напротив аптеки. Осушкин оглянулся к женщинам-фармацевтам:

— Пора. Как и договорились. Будете свидетелями. Подходите ближе.

Тем временем из кабины машины вылез Кисунев, из будки Балыков и оба тяжело и неспешно направились к скамейке. Подойдя к «бороденке», огляделись вокруг.

— Аккуратней, сынки! Аккуратней! Шапочку не забудьте! — старуха подняла со снега меховую шапку.

— Че толкешься здесь? Не кино! — Кисунев выхватил у нее головной убор и скомандовал Балыкову. — Не чешись. Помогай!

Милиционеры поволокли лаборанта.

Кисунев захлопнул дверцу будки, вскочил в кабину. Машина тронулась.

— Давай-ка запиши адрес пожилой женщины! Я подожду в переулке, — толкнул Осушкин Афанасия.

Вскоре их «Волга» догнала машину из вытрезвителя. Та виляла по узким заснеженным улочкам. Остановилась около привокзального пивбара. Сержанты скрылись в павильоне и через пару минут вывели оттуда мужчину лет пятидесяти в черной шинели железнодорожника. Тот размахивал двумя зажатыми в руках таранками. Задержанного впихнули в будку. Кисунев с рыбьими хвостами и холщовой сумкой сел в кабину.

Последняя остановка была уже у здания вытрезвителя.

Осушкин и Комлев видели, как Ивана Карловича и железнодорожника провели за дверь с решетчатым окошечком.

— Как там твой философ, ничего не отчебучит? — спросил Владимир Ильич.

— Он человек непредсказуемый, но я просил его, чтобы держался.

Минут через десять на ступеньках вытрезвителя вновь появились сержанты. Закурили.

— С прохладцей работают, — сказал Осушкин, слегка приподнимаясь.

Их «Волга» стояла за длинным частым заборчиком. По двору сновали люди.

— Эй, Бяка! — окликнул одного из них Кисунев. — Че за рванина у тебя на башке?

— Треушок, — замялся на месте сутуловатый мужичок.

— Хошь обнову за бутыль брыкаловки? Под пыжик. Вот те крест. Не брешу. Да иди сюда. Сам увидишь.

Осушкин и Комлев переглянулись.

Кисунев подвел парня к кабине, достал из-под сиденья шапку, похожую на ту, что была у лаборанта.

Бяка примерил, повернулся к Балыкову:

— Ну, как?

— Такому молодцу все к лицу! — ответил тот.

Бяка уже в новой шапке и со старой в руке припустил дальше.

— Чтобы через час уже здесь был. И мойвочкя прихвати, — долетело ему вслед.

— Вперед! — скомандовал Осуякин, и «Волга», объезжая вытрезвительский двор, устремилась за Бякой.