Искатель. 2014. Выпуск №8

— Я не могу пойти навстречу вашему желанию, — покачал головой прокурор, — по закону не положено. В связи с вашим желанием возникает логичный вопрос: почему же тогда вы отказались давать показания Вадиму Сергеевичу?

— Он не вернул мне медальон, — буркнула Ульяна, — вот я и разозлилась на него. Но уже простила.

— Гражданка Лопатина, вы ведете себя как обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, — жестко заметил прокурор. — Вы хоть сознаете всю тяжесть своего положения?

— Мне все равно, — мрачно ответила обвиняемая. — Чем быстрее расстреляют, тем лучше. Хочу быстрее встретиться с мужем.

— Сейчас не расстреливают, — пояснил прокурор, — а назначают пожизненный срок. В ваших интересах сотрудничать со следствием. Вам должно быть известно, что чистосердечное признание и раскаяние смягчают вину подсудимого. А вы, напротив, отказываетесь давать показания.

— Это плохо, что не расстреливают, — тяжело вздохнула Лопатина. — Значит, в любом случае меня не расстреляют?

— Нет, не расстреляют. Как вам уже было сказано, максимальное, что вас ожидает, — пожизненное заключение.

— А если я буду давать показания и отвечать на все ваши вопросы? — с надеждой спросила Ульяна. — Может, судьи сделают исключение? Вы попросите, чтобы меня расстреляли?

Кравцов не нашелся, что ответить, и многозначительно переглянулся с Вадимом. Следователь молча покрутил пальцем у виска, как бы напоминая прокурору, что Лопатина, вероятнее всего, психически больна.

Между тем Лопатина со вздохом вымолвила:

— Эх, гражданин прокурор, я бы и не просила вас о расстреле, если бы могла самостоятельно свести счеты с жизнью! Но не могу я пойти на самоубийство. Потому что это самый большой грех, а я человек верующий. Смягчающие обстоятельства! Зачем они мне? Мне нужны — отягчающие. Не сговориться нам, гражданин прокурор. Ладно, буду просить судью.

Лопатина встала, заложила руки за спину и сердито попросила:

— Отведите меня в камеру.

— Но я еще не начал допрос, — остановил ее прокурор сурово, — прошу вас сесть.

— Я не буду отвечать на ваши вопросы, — повышенным тоном ответила Лопатина и направилась к двери.

— Что ж, ваше право, — сухо бросил прокурор и, вызвав конвой, распорядился отправить обвиняемую обратно в следственный изолятор.

Оставшись вдвоем с Вадимом, Кравцов, прохаживаясь по кабинету, задумчиво вымолвил:

— Теперь я убедился, что у Лопатиной налицо все симптомы психической болезни. Нормальный человек не может просить себе расстрела. Даже самый махровый серийный убийца до последнего надеется, что ему расстрел заменят на тюремный срок, пусть даже самый максимальный. Наглядный тому пример — изувер мирового масштаба Чикатило. Приговоренный к расстрелу, он до последнего не верил, что его расстреляют. Надеялся на помилование. Сотрудники новочеркасской тюрьмы, где маньяк дожидался исполнения приговора, рассказывали, что он очень внимательно следил за своим здоровьем, каждое утро делал зарядку, много читал и писал бесконечные письма с жалобами на следователей и судью.

— А сколько Чикатило загубил людей? — поинтересовался Вадим.

— Обвинение ему было предъявлено в убийстве тридцати человек. Он признался в убийстве пятидесяти трех. Так что не поверю, чтобы наша маньячка, будучи в здравом уме, просила бы себе расстрела. Ее, скорее всего, ждет длительное пребывание в психиатрической лечебнице. Но прежде, конечно, должны быть выполнены все процессуальные процедуры. С утра отправим на психиатрическую экспертизу. Каков будет результат — ежу понятно.

Сев за свой стол, Кравцов заговорщическим тоном произнес:

— А для тебя, Вадим Сергеевич, у меня приятное сообщение. Помнишь, что я обещал?

— Выбили место в общежитии? — обрадовался Вадим.

— Угадал! Интуиция у тебя на все сто.

— Спасибо, Сан Саныч! Как раз вовремя.

— На здоровье. Оформляйся. Надеюсь, в общежитии Водной академии тебе повезет больше.

— В каком смысле?

— Не окажешься в одной комнате с маньяком.

— Я, Сан Саныч, верю в одну старую поговорку, которую любит повторять мой любимый дед Тимофей, бывший летчик-штурмовик: дважды бомба в одну и ту же воронку не попадает.

— Я согласен с твоим дедом, — ответил Кравцов, и на его лице появилась хитроватая улыбка. — Хочешь, я признаюсь в одной своей слабости?

— А не боитесь? — улыбнулся Вадим. — А вдруг я воспользуюсь вашей слабостью в корыстных целях и займу со временем ваше место?

— Плох, конечно, тот солдат, который не мечтает стать генералом, — рассмеялся Кравцов. — Всему свое время, мой дорогой. А моя слабость для корыстных дел тебе не пригодится. Признаться хочу вот в чем. Люблю, грешным делом, погулять на свадьбе. Полюбоваться на молодых, порадоваться за них, пожелать им долгой и счастливой любви. Ну и, разумеется, выпить за них рюмку-вторую чего-нибудь покрепче: Л-юблю поплясать, на гармошке поиграть.

— Вы играете на гармошке?

— Играю. Люди одобряют. А ты думал, что прокурор может только на нервах у людей играть? Понимаешь, к чему я клоню?

— Догадываюсь, Сан Саныч.