— Очень просто, но ты, может быть, думаешь того, нет, успокойся, граф жив и здоров, но покончено дело в том смысле, что он решается заместить одного своего сына другим, так как этому господину решительно наплевать на все, кроме денег… В этом мы с ним чрезвычайно похожи. Это дело решено. Теперь надо уничтожить брата Павлушу с тем, чтобы я мог без всякой боязни спать на его постели, ходить в университет на лекции и так далее, понимаешь?
Колечкин сидел с открытым от изумления ртом.
— Закрой рот, Алешка, тут летает много мух, — полусерьезно вставил Андрюшка и продолжал — Так вот в чем дело: откуда и как, знать тебе не надо, но имею я сведения, что братец мой и его невеста госпожа Петрова послезавтра едут утром вместе за город к тетке в гости… случай благоприятный, постарайся им воспользоваться — и за дело это ты получишь такую сумму, которая сразу обеспечит тебя на всю жизнь. Часть ты получишь от меня в день исполнения, а все — в день моей свадьбы на одной из богатейших невест Петербурга.
— Что же, надо их обоих того?!.. — спросил Алешка, и глаза его блеснули жадностью. Обещание было так заманчиво.
— Конечно… Послезавтра вечером ты должен быть у меня с известием и несомненными доказательствами, что дело сделано… Понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответил Алешка, опуская голову.
— Ну и прекрасно! Прощай!.. Может быть, тебе денег надо?..
И, не дожидаясь ответа, Андрюшка вынул несколько крупных ассигнаций и вручил их Колечкину. Сообщники расстались.
Через несколько дней после поездки к Спасителю Марья Петровна однажды сказала Павлу, что хотела бы съездить навестить тетку, сестру ее матери, которая живет и зиму и лето в одной из дачных местностей на третьей станции от Петербурга. Павел выразил свое радостное согласие на этот пикник. О нем-то и пронюхал каким-то образом Андрюшка. Условлено было ехать завтра. Весь остальной вечер они, по обыкновению, провели в комнате Марьи Петровны, частью планируя свое будущее, частью отдаваясь той беседе, бессодержательная прелесть которой так знакома воспоминаниям всех, кто любил искренно и был любим.
В условленный час Марья Петровна была уже на вокзале.
Несколько человек еще стояли в веренице перед билетной кассой. Гулко отдавался шум толпы под железными сводами дебаркадера. В самом конце платформы тихо и, по-видимому бесцельно, бродила девушка.
По ее походке в ней сейчас же можно было узнать влюбленную. Но вот и он.
Это молодой красивый студент. При ярких лучах солнечного дня красота его блещет, невольно обращая на себя взоры прохожих. Заметив его, девушка сделала несколько быстрых шагов навстречу.
— Отчего ты опоздал, Павел, не случилось ли чего-нибудь дурного?
Павел Радищев ответил односложно:
— Все дрязги с отцом.
— Какие? Что такое?
— Потом когда-нибудь узнаешь, дорогая, а теперь я не хочу говорить об этом, да и билеты брать пора. Первый звонок уже был.
Но Петрова ближе подошла к нему и, взяв за руку, шепнула:
— Это, конечно, смешно, Поль, но мне, право, что-то не хочется ехать… Как будто предчувствие какое-то говорит мне, что не следует ехать…
Молодой человек улыбнулся:
— Я не верю в эти глупости, Маруся, ты уж извини меня…
Петрова несколько мгновений подумала и вдруг решительно сказала:
— Ну так иди тогда, скорее бери билеты.
Когда они сели в вагон у открытого окна, Петрова опять спросила, какие дрязги у него с отцом.
— Ведет он себя очень нехорошо, — тихо ответил Павел, — я только тебе одной и могу сознаться в этом… Другим совестно…
— Что же он делает?