Искатель, 2019 №4

Они вошли туда. Это была небольшая, мрачная комната с серыми стенами и решетчатым окном на высоте человеческого роста. Два длинных стола, на которые обыкновенно ставились прислугой принесенные из кухни котлы с пищей, составляли все ее убранство.

День угасал, и последние лучи его слабо проникали сквозь запыленные стекла. Долянский и субъект вошли в эту комнату с торжественностью заговорщиков. Молодого врача мучило сознание, что этот несчастный, безусловно не проявляющий никаких признаков умопомрачения, судя по его словам, уже долгие годы томится в ужасном обществе помешанных.

Когда они вошли, Иван Терентьевич Панфилов (так назвался больной) оглянулся на дверь, прислушался и, подойдя кокну, знаком подозвал к себе Доля некого.

— Вы решаетесь помочь мне? — спросил он, прямо глядя в глаза молодого психиатра. — Спасибо вам за это!.. Бог вознаградит вас, если вы поможете мне вернуться к бедной семье, которой ради известных очень сложных комбинаций лишили меня мои враги. Обо всем этом я вам подробно расскажу после, при новом удобном случае, а теперь в благодарность за доброе отношение ваше ко мне я открою и вам глаза на тайны омута, в который вы вступили.

Долянский недоверчиво взглянул на него.

Но он нервическим движением схватил его за рукав и продолжал:

— Вы, может быть, не поверите, потому что человеку, наряженному в халат сумасшедшего дома, вообще не принято верить, но если уж вы и ранее колебались, как врач, поставить относительно меня рутинный диагноз, если вы глубже взглянули на меня, то я теперь требую от вас доверия к моим словам, потому что я скрепляю их высшей для меня клятвой — честным словом… Слушайте же меня!.. Слушайте!

И он еще крепче вцепился в рукав доктора своими костлявыми пальцами и еще боязливее поглядел на нишу входной двери.

— Вы знаете фельдшера Савельева?

— Нет.

— Он в третьем буйном… Но вы, может быть, слыхали эту фамилию?

— Да, слыхал! — задумчиво отвечал молодой врач, припоминая, что и действительно с первых же часов своего водворения здесь то там то сям, то на устах больных, то служащих, фамилия эта была им слышана неоднократно.

— О! Это ужасный человек! — прошептал Иван Терентьевич. И, опять оглянувшись на дверь, он продолжал: — Ужаснее нового врача… Как его фамилия, я все забываю?.. Бол…

— Болотов! — воскликнул Долянский в неописанном удивлении.

— Да-да! — подтвердил Иван Терентьевич. — Этот Болотов лечит нас, но уверяю вас, что он сам гораздо более нас нуждается в психиатре… Он сам сумасшедший!.. Уверяю вас! Клянусь вам в этом!

Долянский вновь поглядел на своего собеседника испытующим оком врача, но тот выдержал взгляд и продолжал:

— Опять вы глядите на меня с недоверием… опять этот ваш докторский взгляд? О, какой ужасен! И как беспомощен я под его давлением… Но ведь я же предупредил вас, что сообщу вам нечто такое, что должно с первого раза сильно поразить вас и вызвать ко мне недоверие, которое, впрочем, с течением времени должно исчезнуть, когда вы убедитесь во всем фактически… Я повторяю, если вы пожалели меня, несчастного, закинутого сюда и заживо тут погребенного, то я жалею и вас… человека еще молодого, а главное, нового и неопытного… Я хочу вам открыть все, что тут творится… А тут творятся ужасные вещи…

— Но постойте! Почему же вы думаете, что Болотов сумасшедший?

Иван Терентьевич грустно улыбнулся:

— Почему? Когда вы тут пробудете еще несколько дней… вы поймете почему, я пока умолчу, потому что у нас нет времени… Я только расскажу вам кое-что про Савельева. Савельев, как вы знаете, фельдшер женского отделения. Он очень влюбчивый человек.

— На что вы намекаете?.. — в ужасе воскликнул Долянский.

— Он большой поклонник дам…

— Это чудовищно!

Вдруг все тело говорившего вздрогнуло и глаза как-то странно блеснули, но погруженный в раздумье относительно всего сообщенного Долянский не заметил этой перемены в своем собеседнике.

В комнате, ограниченной стенами толщиною в аршин, царило полное беззвучие.

— Дай теперь в отделении кое-что найдется интересного! Мне говорил Кондратыч…

— Кто это Кондратыч? — перебил Долянский.

— О, это славный старичок, сторож, ему семьдесят лет, а тут он служит уже сорок пятый год… Но чудный старик. Он много делает добра нам! Мы его все любим… Он…

— Что же он говорил?

— Он рассказал мне — мы с ним в особенности приятели, — что недавно привезли сюда какую-то графиню… Постойте, фамилию сейчас вспомню… графиню… графиню… графиню Радищеву, пожилую даму… Говорят, она тоже не совсем того, но она в отделении у Болотова… стало быть, капут…

— Графиня Радищева? — повторил Долянский, широко раскрывая глаза.

— Да, Радищева. А что? Вы ее знаете?.. — спросил Иван Терентьевич и вдруг, бешено блеснув глазами, кинулся на Долянского, схватил его за горло, и между ними завязалась жестокая борьба, в которой хотя с большим трудом, но взял верх молодой врач.

Он успел отворить дверь и выскочить в коридор.