Искатель утраченного тысячелетия

А я… я растерянно смотрел то на тюлевые занавески, которые закрывали окна, то на розовую клеенку, местами вытертую до белой подкладки, то на закуски — консервные банки с воздетыми к небу крышками, — словно целая флотилия сардин, шпрот и килек подняла свои металлические паруса и готовилась к отплытию. А рядом и вокруг этой флотилии — бутылка с водкой, бутылки* со сладкой наливкой. Я заметил почему-то, как лихо селедка в белой селедочнице, потонувшая под кружочками репчатого лука, глядела прямо на солнце своей гильотинированной головой. И застыли в немом ожидании глубокие пластмассовые тарелки с кружочками ярко-красных помидоров, фарфоровые тарелки, побольше и поменьше, с кружочками колбасы разного копчения; грибки в маринаде, картофель в мундире в белой кастрюле. А в углу на электрической плитке — большой булькающий чайник, на котором громоздился заварной чайник.

— Таню Бобылеву можно? — сказал я неуверенно и робко. Здравствуйте.

— Таню? — с удивлением посмотрела на меня мать. — Ее дома нет. А что вы хотели?

— Я… она… — начал было я.

— Кланя! Что ж ты за стол не приглашаешь гостя? — сказал мужчина в голубой тенниске с «молнией».

— Садитесь, прошу, — заторопилась хозяйка. — Познакомьтесь: вот братец мой Валентин Степанович с супругой.

Не помню, кто из них подвинул стул. Помню только, что он был очень модный — неустойчивый, на тонких ножках и резко блестел на солнце своей полировкой.

Проклятый стул! Я был окончательно угнетен и подавлен этой полировкой. Боялся шевельнуться.

— Кушайте, пожалуйста, кушайте, — сказала хозяйка. — А давно вы с нашей Таней знакомы?

— Я, собственно, не знаком… Таня мне позвонила.

— Сама?! Первая позвонила? Так вы и не знакомы с ней? — наперебой заговорили за столом.

— Телефонное знакомство? — значительно усмехнулся Валентин Степанович.

— Все не то, — мучился я. Как разъяснить? И со всей убежденностью попытался сказать: — Тут дело касается газетной заметки…

— Какой заметки? — тихо спросил Валентин Степанович, задержав у рта вилку с селедкой.

— Моей… моя заметка… этюд в газете… Я написал этюд. И вот…

— Корреспондент вы, значит? Непорядки помогаете искоренять. Дело хорошее. Выпьем! Кланя, дай чистую тарелочку московскому корреспонденту.

Я машинально поднял рюмку. Блики солнца скользнули по голове селедки и остановились на моей рюмке с золотым ободком.

— Закусывайте… закусывайте, товарищ корреспондент, — подставляла мне консервы, помидоры и колбасу хозяйка.

Вот! Вот! Тем знакомым жестом руки, думал я, с таким же движением плеч Клавдия Степановна сворачивала тогда кульки из жестких листков столетней давности… Надо! Надо сразу, прямо спросить.

Я поднял рюмку и, закусив грибками, сказал:

— Я, собственно, не корреспондент. Мне случилось на станции Мезенцово купить у вас вишни. И вот…

ВСЕ ПОГИБЛО!

— …Так вот, — собрался я с духом, — я хочу спросить о кульках.

— О каких кульках?

— Об упаковке. Точнее — о листках, из которых делались кульки для продажи вишен. На этих листках обнаружил я записи…

— А-а-а… Так вот зачем вы пожаловали… А зачем же говорите: Таня, Таня? Так что же, товарищ корреспондент, скажите прямо: агитация, злостная пропаганда какая была на листках? Конечно, документ от газеты вы нам предъявите… Потом… Отвечай, сестра! Что за листки ты хранишь? Откуда они у тебя? Прямо говори! Мы кто? Мы советские люди. Такие же, как вы, товарищ корреспондент.

— Я ведь сказал: я вовсе не корреспондент, просто написал в газету…

— Понимаю, понимаю, извините. Так говори же, сестра, что за листки у тебя?

— И скажу! И отвечу! — затараторила хозяйка. — Мой покойный Иван Гаврилович как был лесником, так охапками приносил такие листки… из санатория… Там когда-то имение было. Важные господа при царе жили. От них одни только бумаги остались… А Иван Гаврилович эти бумаги для оклейки вот этих стен приносил, чтоб по ним ну… шпалеры, обои пустить…

— Так знайте же, — не удержался я, — на этих листках, может, записана тайна тысячелетней жизни!

— Тысячелетней, говорите? Ага! А грибки в маринаде на вас смотрят, товарищ корреспондент. Хороши грибки в маринаде под «Столичную». Выпьем. Вот и долголетие будет!

— Послушайте же, — попытался я урезонить Валентина Степановича, — очень важные листки для науки, для людей…

— Ясно, товарищ корреспондент, все ясно. — Тут Валентин Степанович вдруг глянул в окно: — Сестра! Клавдия! Кролики-то твои из клеток побежали… Скорей!

Брат и сестра переглянулись и поспешно вышли из домика.

«Что делать? Как убедить этих людей, как получить от них все листки?..» — мучительно раздумывал я.

За столом с отсутствующим лицом сидела жена Валентина Степановича.

Я тоже молчал. Время тянулось невероятно медленно. Казалось, прошли не минуты, а часы.

— Ну и кролики! Беда с ними, едва в клетку загнали, — громко воскликнул Валентин Степанович, входя в домик вместе с сестрой.