Искатели необычайных автографов, или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков

— Весьма образно, мсье, — милостиво одобряет бес, к которому уже вернулось его обычное благодушие. — Дома живут дольше, чем люди, и почти всякая старинная постройка связана с каким-нибудь историческим событием. За примером недалеко ходить. Возьмем Лувр. — Он освещает группу зданий, образующих громадный четырехугольник. — Судьба этого замечательного архитектурного ансамбля просто неотделима от истории Франции. В конце двенадцатого зека это была мощная крепость, построенная королем Филиппом Августом для укрепления западных границ Парижа. Тогда здесь располагались тюрьма, арсенал, королевская казна. В четырнадцатом веке, когда границы Парижа значительно расширились, крепость утратила военное значение и превратилась по воле Карла Пятого в обширную библиотеку. Франциск Первый, а затем Генрих Второй перестроили Лувр соответственно своим вкусам, и с середины шестнадцатого века фасад его являет лучший образец архитектуры французского Возрождения. Далее, в конце шестнадцатого века большая галерея — та, что проходит вдоль набережной, видите? — соединила здание с дворцом Тюильри, сооруженном для Екатерины Медичи, вдовы Генриха Второго. В царствование Ришелье (ныне он благополучно помре) в нижнем этаже галереи разместились монетный двор и королевская типография. А в недалеком будущем тут будут обитать архитекторы, скульпторы и художники, выполняющие заказы его величества Людовика Четырнадцатого. Всемилостивейший король-солнце, сами понимаете, тоже не преминет переделать Лувр на свой лад, и тогда старый дворец обогатится колоннадой, построенной по проекту архитектора Перро… Как видите, Лувру, словно некоему гигантскому зеркалу, суждено отразить черты многих эпох и правителей.

— Добавьте к этому черты двух Наполеонов: Первого и Третьего, — снова вклинивается Фило, которому до смерти хочется обскакать Асмодея. — Они также пожелают отразиться в Лувре. А потом здесь навсегда воцарится искусство. Лувр превратится в музей. Один из лучших художественных музеев мира… Но что это? — Он ногой указывает на высокую колокольню против восточного фасада дворца. — Об этой башне я что-то ничего не помню. С ней тоже связано какое-нибудь знаменательное происшествие?

— Безусловно, мсье! У колокольни церкви Сен-Жермен л'Оксерруа мрачная слава. Именно отсюда в ночь на святого Варфоломея прозвучал набат, призывающий католиков начать резню гугенотов.

Закусив губу и злокозненно улыбаясь, черт ожидает, что мсье вот-вот разразится длинной исторической справкой. Но ни тот, ни другой филоматик не подают голоса. Оба глядят вниз, и Асмодей (он бес не БЕСтактный!) долго не решается потревожить их невеселое раздумье. Он понимает: одно дело — знать, другое — видеть. Видеть собственными глазами памятник злу, чье жестокое предназначение — напоминать людям об одной из самых кровавых и самых постыдных страниц французской истории.

Но вот он решает, что мировая скорбь его подопечных слегка затянулась, и делает деликатную попытку ее рассеять. В самом деле, далась им эта проклятая колокольня! У него в запасе есть для них кое-что поинтереснее. Недалеко отсюда под землей скрыты любопытнейшие развалины. Он, Асмодей, наткнулся на них однажды по дороге в преисподнюю и с тех пор не раз обследовал эти редкостные останки незапамятной старины — амфитеатр невероятных размеров. Вместимость его так велика, что определить ее точно нет никакой возможности. По самым скромным подсчетам, там помещались десять, а то и все двенадцать тысяч зрителей…

— Шестнадцать, — небрежно уточняет Фило.

Вот когда он понимает, что дразнить беса, даже литературного, дело небезопасное. Тот вздрагивает от неожиданности и делает в воздухе несколько адских кульбитов.

— Вот как, мсье! — шипит он. — Вы и об этом наслышаны! Признаться, не ожидал… Кто б мог подумать, что вы так катастрофически образованы! Знал бы — не связывался…

— Дорогой Асмодей, не волнуйтесь, прошу вас, — убеждает Фило дрожащим голосом. — Поверьте, у меня и в мыслях не было оскорбить вас. Но что делать, вы, вероятно, и сами знаете, что арены Лютеции будут обнаружены в 1869 году при постройке омнибусного парка. Раскопки их, правда, растянутся на несколько десятилетий. Зато потом, окончательно расчищенные и по возможности реставрированные, арены станут не только одной из главных достопримечательностей города, но даже местом массовых зрелищ.

У черта вырывается короткий горестный смешок. Ко! Место массовых зрелищ! Какая проза… Какая непроглядная проза! Увы, он с грустью убеждается, что мсье начисто лишен романтизма. Арены до раскопок и арены после раскопок — да разве это одно и то же?!

Но подземная экскурсия решительно не прельщает тучного путешественника, и, махнув на него рукой, бес на лету перестраивается. Так и быть, он покажет филоматикам еще один осколок галло-римской эпохи.