Как-то мы со Светой зашли в гости к её напарнице маляру Вале. Нам открыл дверь её жених Сергей, в голубой майке и синих трусах с соленым огурцом на вилке: они ужинали. Сама Валя, толстая, с потухшими глазами, выглядевшая лет на сорок, встретила нас в тоскливом байковом коричневом халате и в бигудях. Она грызла капустную кочерыжку, чавкала и чесалась. Сергей обрадовался нам и затащил за стол. Он часто наливал водку и сам её в одиночестве пил, мы пригубили для приличия, потому что собирались в театр. Дамы говорили о своём, решая кто в какую смену выходит. Сергей плотоядно поглядывал на Свету в бежевых вельветовых брючках и французском батнике и нудно объяснял мне:
- Есть девушки для гулянки, а есть для жизни. Твоя Светка - она для флирта, а моя Валька - она для жизни, понимаешь!
- А о чем вы перед нашим приходом разговаривали? - спросил я небрежно.
- Так это… - смутился Сергей. - Ни о чём. Так, телевизор смотрели.
- А о чем обычно разговариваете? Какие темы обсуждаете?
- Ну ты даешь, - почесал тот затылок. - Ну там, что завтра в гастрономе купить. Или еще к кому в гости…
Наконец, Света закончила переговоры с «девушкой для жизни» и мы вышли на улицу и поспешили на электричку до Москвы. Мы торопились в Театр Сатиры на спектакль с участием Миронова и Папанова. В электричке я еще раз посмотрел на свою подружку и серьезно сказал:
- Светик, если ты хоть в чем-то станешь похожей на эту Валю, я тебя самолично аннигилирую, чтобы и микрочастиц не осталось. Поняла?
В ответ раздался заливистый смех. Света была жизнерадостной девочкой и очень доброй. А еще она очень хотела замуж, за меня.
- Жалко мне Серегу. Сопьется он с этой двадцатилетней старухой.
- Да брось ты, Юрочка, знаешь какой он донжуанщик? Это он так, поужинать к ней бесплатно ходит. У него для души есть такая подружка - закачаешься! А ты мне второго «газданчика» дашь почитать? Ну этого, который «Ночные дороги»? Что там вкусненького?
Я открывал книгу и смачно зачитывал подчеркнутые места:
«…в силу нелепой случайности мне пришлось стать шофером такси. Все или почти все, что было прекрасного в мире, стало для меня точно наглухо закрыто - и я остался один, с упорным желанием не быть все же захлестнутым той бесконечной и безотрадной человеческой мерзостью, в ежедневном соприкосновении с которой состояла моя работа. Она была почти сплошной, в ней редко было место чему-нибудь положительному, и никакая гражданская война не могла сравниться по своей отвратительности и отсутствию чего-нибудь хорошего с этим мирным, в конце концов, существованием.» …
… «У нее на глазах стояли слезы, она дрожала от холода. Потом она обратилась ко мне с предложением последовать за ней, мне стало ее жаль, я отрицательно покачал головой.
- У меня не было ни одного клиента сегодня, - сказала она, - я замерзла, я не могла даже выпить кофе.
На углу светилось одинокое кафе. Я предложил ей заплатить за то, что она выпьет и съест.
- И ты ничего от меня не потребуешь?
Я поспешил сказать, что нет, я решительно ничего не потребую от нее.
- Я начинаю верить, что ты действительно русский, - сказала она.»
- Понимаешь теперь, почему наши эмигранты говорили: «Франция была бы прекрасна, если бы там не было французов»? Им непонятно, как это можно за свои деньги накормить голодного!.. Это для французов - нонсенс.
- Дай, дай, дай, пожалуйста! - вспыхивала Света и получала замечательную книгу. Так мы сосуществовали: я ей книги, она мне - жизнерадостность и доброту.
Позже мне стали докладывать друзья-завистники, что Света делится жизнелюбием не только со мной, но и с бригадиром, звеньевым, мастером и прорабом, с которыми по несколько раз в смену уединяется в бытовке. На вопрос почему такая неразборчивость, девушка округляла выразительные глаза, хихикала и махала ручкой: что меня убудет, что ли. Пришлось мне с ней расстаться.
Но в Москву мы с Олегом всегда ездили без девушек, в чисто мужской компании.