Искательница приключений

Но не стоит думать, что красный мох вопреки его цвету произрастал от крови погибших здесь травников и безнадежно заблудившихся путников. Нужный искательнице приключений вид питался так глубоко схоронившейся под землей медью, что разве что низкорослые люди с севера и могли только прорыть к ней шахты, а им позволяли разрабатывать рудоносные прииски лишь в одной их покрытой снегом стране. Посему редкие корешки мха ли самого иль растений, с которыми он сожительствовал, дотягивались до меди, впитывали порами ее магию и передавали наземной части, чтобы та стала жестче, сочнее, окрасилась в королевский алый цвет всему лесу напоказ.

Спустя неделю голодовки по воздуху мох превращался в высоко ценимый в лазаретах навар. Будучи введенным в кровь, он лечил несколько видов смертельных лихорадок, посему златовласка собиралась, раз уж представилась такая возможность, добыть карманные деньги, продав в одно из известных ей мест порцию пахучей массы, обещавшей сформироваться в ее мешке. Но в мешке ли? Вот в чем вопрос!

Потому что, пристроив походный мешок у ствола соседнего толстяка (но на этот раз не говоря никаких обидных слов), дева прямо из воздуха вынула подобие мешка спального с косолапой подушкой на пару, а следом – ужин из приправленных сухарей и легкого алкогольного напитка. Расстелила спальный мешок на безопасном от разведенного костра удалении, схрумкала парочку сухарей, запила душистой жидкостью из фляги, да и вернула оставшуюся пищу в напитанный тишиной воздух.

В том, что сделала искательница приключений, для нее дива не было никакого, а для тебя, уважаемый читатель, пускай побудет еще одним чудом, которое я, возможно, не раскрою. А может быть, раскрою, и гораздо раньше, чем ты можешь себе представить.

Искательница приключений устроилась спать. И прокляла себя из-за истинного ночного монстра – подушки!

Снова она забыла приобрести замену служащему причиной усталости по утрам кошмару, а от усталости этой Лихт уже давно провела связь к приступам боевого безумия, над которыми она все больше теряла власть. И все потому, что подушка давила на хрупкие, чувствительные уши девы во время сна.

Будь она в другом лесу, в другой земле, то подушку ей заменил бы походный мешок – вот так просто. Но в походном мешке лежал костром в ночи горевший, отпугивающий нечисть в местах, подобных этому, оберег – достаточно сильный, чтобы держать его в удалении от тела, чтобы не проснуться с болью в висках поутру. Именно поэтому походный мешок ныне упирался в дерево в нескольких шагах от искательницы приключений – извлекать оберег из него златовласка по одной ей ведомой веской причине не хотела, – вместо того чтобы облегчить своей хозяйке сон.

Однако Лихт все же забылась тяжким и липким, подобным нитям паутины, свалявшимся в жгучую веревку, в кокон убирающую, кровь высасывающую даже из бывалого воина нечтом. В голове ее мелькнула мысль, что это слишком похоже на воздействие извне, замаскированное под естественные одолевающие человека силы.

Но было уже поздно, когда сия мысль посетила голову Лихт. Искательница приключений спала.

* * *

Прошло несколько часов. На тракте появился человек. Он нес с собой доверху заправленный зажженный масляный фонарь, но смотрел в лесную темноту так, будто видел дальше освещенного круга от язычка пламени за стеклом на целых несколько шагов. К слову, передвигался человек так тихо и осторожно, что тревожил мягкими подошвами своей обуви лишь редкие, самые невесомые пылинки на древнем тракте, и даже ручка, за которую он держал фонарь, не поскрипывала, покачиваясь в такт его походке.

По одежде человека можно было принять за странника, не будь она слишком грязна и оборвана даже для нищего. По движениям – за пролежавшего долгое время без охоты хищника, чьи суставы с удовольствием вспоминали свою работу. А по пальцам, загрубевшим и с трещинами, с грязью под ногтями – добывающего хлеб трудом своих рук работягу, тяжелым и неблагодарным трудом.

Он не боялся бродить по лесу ночью, словно бывал в местах и опаснее его, и считал свой нынешний риск не слишком великим. Более того, складывалось впечатление, что с лесом человек этот был знаком прочно, может быть, вырос в этих местах. А еще никому не потребовалось бы объяснять, что уходил он все глубже и глубже в лес отнюдь не случайно.

И присматривался к дороге, к зарослям с целью ему ведомой и много раз уже достигнутой за его жизнь. Пусть за определенное время и под влиянием определенного места в городе с площадью нрав человека изменился, и он посмотрел на мир под другим углом, но этой ночью он, однако, собирался сделать некое старое дело – чтобы изменить свое положение в обществе.