Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма

13 октября корниловцы на своем левом фланге оставили Нижний Рогачек, а на правом — село Большая Знаменка, и это в день, когда только к вечеру Марковская дивизия пришла в село Днепровка. Марковская дивизия стала в положение, имея более серьезную опасность своему левому флангу, нежели корниловцы своему правому. 14 октября корниловцы сдерживали наступление противника на село Верхний Рогачек, в то время как марковцы целый день вели бой у села Днепровка, имея под угрозой слева свой тыл со стороны наступающей на корниловцев 21-й кавалерийской дивизии красных. В ночь на 15 октября марковцы отошли в село Большая Белозерка, став на линии корниловцев. Но в эту ночь Корниловская дивизия ушла на юг в ударную группу генерала Кутепова. Вывод ясный: Марковская дивизия ни на минуту не ставила Корниловскую под удар. Вернее, наоборот.

Была ли Марковская дивизия разбита? В опровержение достаточно привести выдержку из советской книги «Разгром Врангеля»: «46-я и 3-я стрелковые дивизии, подчиненные командующему 2-й конной армией, [наступали] на Елизаветовку и Днепровку. Здесь же наступала и 2-я кавалерийская дивизия, получившая задачу содействовать пехоте. Этим частям удалось выбить части Марковской пехотной дивизии из Днепровки и Елизаветовки и нанести ей частичное поражение, взяв в плен до 1000 человек». «Удалось… нанести ей частичное поражение» — и только.

В чем же выразилось «частичное поражение»? В оставлении Днепровки и в больших потерях, достигающих за два дня до 800 человек, около четверти состава дивизии. Из этого числа около 300 раненых было эвакуировано; много убитых и раненых, которых не успели вынести; но больше всего сдавшихся в плен из числа последнего пополнения. Но вопрос — откуда же указанная красными цифра в 1000 пленных? Очевидно, раз они указывают на бой у села Елизаветовка, то какое-то число пленными понес и 42-й Донской полк. Второе доказательство противного покажут последующие бои Марковской дивизии.

В Большой Белозерке

15 октября — день, назначенный красным командованием для перехода в наступление по всему фронту Русской Армии. Об этом известно. Ночь проходила совершенно спокойно. Все спали крепким сном, и только командный состав всех степеней не мог воспользоваться ни часом сна. Под утро он уже на ногах — нужно осмотреться на незнакомой местности, приготовиться к наступлению врага. Новая забота: 42-й Донской полк ушел на присоединение к своим частям, и нужно занять его место. Село в лощине. Оно растянулось по ней двумя-тремя улицами на 10 верст. Дивизия могла занять только восточную часть его, на три версты протяжением. Ей нужно выставить охранение по крайней мере на три стороны: на север — на бугры, не ближе как в версте; на восток, где лощина идет в сторону противника, не ближе как в двух верстах (донские части — две конные дивизии в селе Малая Белозерка, в 15 верстах); и на запад, где корниловцев уже нет и вообще нет никаких частей. Дивизия, в сущности, в отрыве от всех; она одинока.

Во время утренних перестановок подъехали кухни; пришлось есть наспех и кое-как; кашевары объясняли свое раннее прибытие тем, «чтобы вы могли спокойно пообедать, пока красные не наступают». Наконец все как будто утряслось. Оживленные разговоры и главная тема — смерть генерала Третьякова. Но как она сложна и тревожна. Каковы причины, побудившие генерала к самоубийству? Кто его заместил? Что же дальше? Самое тревожное было в том, что в дивизии не находили лица, которому бы верили в полной степени.

Вот что писал полковник Докукин, помощник начальника дивизии: «В действиях Марковской дивизии в Крыму и Таврии генералу Третьякову не везло. Малый состав дивизии, отсутствие пополнения, большие участки, постоянные бои изматывали дивизию и не давали ей возможности вполне развить свой успех. Все это создавало трения с высшим командным составом, и генералу Третьякову начали предлагать места в тылу. Генерал Третьяков, после похода на Водяное, усталый физически и морально, придя к себе, лег отдохнуть. Вскоре он проснулся и вышел на крыльцо своего дома, прислушиваясь к стрельбе, раздававшейся за селом. Поговорив со мной, с кем-то поздоровавшись, вернулся к себе. В его комнате раздался выстрел. Под звуки все разгоравшегося боя завернутое в бурку тело генерала Третьякова было погружено на подводу и в сопровождении офицера и конвоя отправлено в тыл. О смерти начальника дивизии не было сообщено в части».

Из записок полковника Битенбиндера, начальника штаба дивизии: «С некоторых пор я стал замечать перемену в образе мышления генерала и манере держать себя; перемены, которые наводили на размышления.

…Генерал прервал молчание: „Да! Для одних гражданская война — пикник, а для других — ад кромешный“. Я заерзал на своем стуле. Ход мысли его мне не понравился. Это был человек, который не допускал никакой критики начальствующих лиц и всего того, что происходило вокруг нас. Он обрывал всякого зарвавшегося. И вдруг такое заявление, похожее на критику. Странно. Я посмотрел на нахмуренное лицо генерала и не ответил ничего.