Исключительно твой

— Знаю я твои срочные дела. Твой козел опять объявился? Ну? Посмотри на меня сейчас же!

Начнем с того, что мой козел никуда не девался. Да, сразу после того ужасного случая, который Владимир примирительно зовет «происшествием», по требованию адвокатов он на какое-то время оставил меня в покое, но с тех пор уже несколько раз напоминал о себе. И это все сильней меня беспокоит. Несмотря на полученный судебный запрет.

Стопорю чемодан. Испуганно кошусь за спину.

— Тс-с-с, Сергеевна, я тебя прошу. Не ори так. Детей ведь перебудишь.

— Дитём ты зовешь того бугая, что в твоей кровати остался?!

— Между нами ничего не было, — мямлю я. С Сергеевной я могу себе позволить быть мямлей. А вот с остальными приходится держать дистанцию. Один из фотографов как-то сказал, что от идущего от меня холода у него потеют линзы на камере.

— Так уж ничего?

— Ничего!

— Да ты бы знала, как вы друг на друга смотрите, когда думаете, что вас никто не видит! И что?

— Что? — снова дергаю чемодан.

— Ты вот так запросто свалишь и даже не объяснишься?

— Это только все усложнит. Ну, сколько я его знаю, Сергеевна?

— А сколько нужно знать человека, чтобы его полюбить?!

— Ну, о чем ты? Какая любовь?

Ведь и правда, если подумать… Если включить голову и выключить сердце, которое заходилось в истерике, когда мы с Маратом лежали, как ложки в серванте, и смотрели друг другу в глаза?

— Нормальная! Нормальная любовь, понимаешь? Здоровая! Такая, какой она должна быть. Мальчик, девочка, лето…

Да-да, идеальная картинка из детства. Не на это ли я повелась? Может, дело вообще не в Марате? А в том, что просто все так совпало? Мое детское, так и нереализованное желание банально влюбиться? И все одно к одному. Место, где мне было хорошо, воспоминания, чувства, переливающиеся в новом свете, как чешуя зеркального карпа, которого я здесь же когда-то давно и поймала на удочку?..

Наверное.

— Сергеевна, не трави душу, ну что ты? — шепчу беспомощно. — Ничего бы у нас не вышло.

— Почему? Потому что он для тебя слишком прост?

— Да! И поэтому тоже.

— Не думала я, что тебе только олигархов подавай, Алфеева! Я тебя не так воспитывала.

— Да при чем здесь это? Просто… Ну какие у этого мальчика шансы справиться с Коваленко? Он же ни меня, ни его не оставит в покое, если узнает.

— А ты чего за мужика решаешь? Он сам не может?

— Может! В том-то и дело. Если я все правильно про него поняла… Влезет, впишется за меня, а дальше? Владимир его растопчет, потому что… Ч-черт. — Пальцы дергаются в поисках сигареты. — Потому что разный у них вес. И возможности разные. Это изначально утопия. — Гроза уж улеглась, а воздух как будто все еще наэлектризован. Приглаживаю пятерней волосы. Бросаю очередной беспомощный взгляд на Сергеевну, которая весь мой сбивчивый монолог не сводит с меня глаз.

— И как долго еще это будет продолжаться?

— Что именно?

— Как долго ты будешь позволять этой скотине портить свою жизнь?

— Почему портить? Мы больше не вместе. Знаешь, какое это достижение?

— А толку, если с другим ты не можешь быть?

— Зачем мне другой, Сергеевна? Что, я без мужика не проживу? А потом… Потом не стоит сбрасывать со счетов, что Коваленко рано или поздно найдет, на кого ему переключиться.

— Дурак думкой богатеет, — бурчит Сергеевна. — Так и ты.

— Мы не можем этого исключать, — стою на своем упрямо.

— Как же… Ты хорошо подумала?

— Более чем. Труба зовет. Если на вас опять попытаются наехать — звони. Я на связи. Будем что-то думать, ага?

— Об этом не беспокойся. Девкам-то твоим что говорить? Маратику?

— Правду. Что у меня появились дела. Девочки поймут. Марат… — пожимаю плечами. — Надеюсь, очень скоро меня забудет.

— А ты его?

А я его намеренно буду помнить. Каждую проведенную вместе минуту. Каждое слово, каждый взгляд, каждый жест. Каждую реанимированную и распустившуюся в пустыне моей души эмоцию. Это было так красиво… Так невыносимо красиво. И сладко. Как первая влюблённость. До боли и остановки дыхания, на разрыв чувств. Когда кажется, что это — то самое, и ничего другого уже не будет.

— Неважно. Я на связи, ага?

— Осторожно на дороге!

Я забираюсь в машину, Сергеевна у окна крестит воздух. Вроде мелочь, а меня опять трогает. Я словно без кожи. Наружу нервами. Плавно трогаюсь. Дорога здесь — полный отстой. Сосредотачиваюсь на том, чтобы не угодить колесом в яму, очень удобно. Включаю погромче музыку, пусть лучше радио долбит в виски, чем обуявший меня страх или сомнения, правильно ли я поступаю? Мозгом понимаю, что да. Но сердце аргументов мозга не принимает. В сердце мед и солод. В животе бабочки… Я, оказывается, так быстро подсела на эти странные ощущения. И теперь тоска меня топит.

Марат… Он будто открыл потайные двери в давно утраченный мир, который мне так жадно и в то же время так больно видеть. И я на секунду закрываю глаза. Пространство вокруг взрывается оглушительно громким сигналом. Едва успеваю увернуться от выскочившей откуда ни возьмись фуры. Притормаживаю. Съезжаю к обочине. Руки дрожат, сердце где-то в горле колотится… Как же проще было, когда я ничего не чувствовала. Даже страха.