Искры

Все мусульманские племена, жившие в нашем краю, были кочевниками. Весной они со своими шатрами и стадами поднимались в горы и только к зиме возвращались домой. Кочуя с места на место, они нуждались в присутствии оружейного мастера, который мог бы починить им оружие или изготовить новое. Ведь оружие для них самый необходимый предмет. Поэтому они постоянно перевозят с собой с места на место легкую оружейную мастерскую и мастера. Каждый из пяти братьев моей матери служил в качестве такого кочующего мастера при каком-либо племени. Домой он мог вернуться только к зиме. Но зато он привозил с собой целый воз масла, сыра, шерсти, большое количество овец, коров, волов и т. п. За работу курды платили натурой.

Когда сыновья уезжали, при дедушке оставался только младший сын. Мне кажется, что и сейчас я вижу этого старого, седого ремесленника за работой перед горном в кожаном переднике. То он поправляет на своем носу очки, то кует железо, то обтесывает его. Вокруг него вечно стоит какой-то гармонический шум. Достается из горна раскаленное железо и вот начинает его ковать. При каждом ударе молота по всей кузнице разлетаются яркие искры. Не знаю, почему эти разлетающиеся искры с самого детства производили на меня чарующее впечатление и имели на меня волшебное влияние. Я видел в них какую-то необъяснимую тайну. Скрытые в железе искры вылетали лишь тогда, когда железо было раскалено и его ковали, били его молотом. Когда железо холодное его искры точно дремлют, но стоит подогреть, раскалить его и первый же удар молота высекает из него искры, которые разлетаются во все стороны подобно ярким осколкам молний. Другие дети этого боялись, но я всегда смотрел на разлетающиеся пучки искр с восхищением. Я любил гром, когда он грохотал в небе и высекал из свинцовых туч огненные молнии, в то время, когда в воздухе гремела буря.

Мне казалось, что там на небесных высотах происходит какая-то грозная битва и великаны огромными молотами крушат тучи. Я слышал как грохочут тучи под их ударами и как из них, словно огненные змеи, вылетают молнии. Почему эти молнии не появляются в спокойную погоду, а лишь тогда, когда гремит непогода и бурно сталкиваются друг с другом стихии? Мне казалось, что там в небе происходит то же, что и в кузнице моего дяди.

Глава 4.

ОХОТНИК

Прошло уже несколько месяцев, несколько смертельно тяжелых месяцев после того дня, когда сборщики податей продали последние остатки нашего скарба.

Кругом царила холодная зима, которая отняла у полей и гор всю их красоту. Мороз с каждым днем становился суровей и нестерпимей, темно-серое небо мрачней и угрюмей. Солнышко отвернулось от земли и не показывало своего светлого лица. Снег тяжелым белым саваном покрыл землю.

Была темная, бурная ночь. На дворе — метель и вьюга. Ветер поднимал огромные столбы снега и раскидывал их во все стороны. Стены нашего домика дрожали. Казалось, вот-вот буран подымет наш домик и унесет в поле, в горы и там вдали разобьет в щепки…

Мать сидела у света и шила. Она была так погружена в свои думы, что не замечала, как шумит непогода. Мария и Магдалина долго просили есть, пошарили в комнате, поплакали и, голодные, легли спать. Я сидел у печки и подкладывал хворост в потухающий огонь. Сухой хворост вспыхивал, но быстро потухал и превращался в пепел. Это занятие очень забавляло меня.

Вдруг к нам постучались. Но мать не слышала стука. Я вышел и открыл дверь.

Мячиком влетела к нам в переднюю маленькая девочка, вся покрытая белым снегом. Я ее сперва не узнал. Она встряхнулась подобно кошке, и снег пушистыми белыми хлопьями падал с нее на пол.

— Маро! Чертовка, откуда ты взялась? — воскликнул я.

Но опа ничего не ответила, и не обратив на меня никакого внимания, побежала в комнату к моей матери и бросила ей на колени какой-то узелок. Потом она подошла к печке и стала греть свои посиневшие ручки. Но печь уже остыла. Заметив это, она кинулась к матери, крепко обняла ее и, указывая на узелок, сказала:

— Папа прислал.

Затем, как бы не желая оставить без ответа мой грубый вопрос, она обратилась ко мне.

— Я не такая старая бабушка, как ты, чтоб сидеть у печки и не вылезать из дому.

Грустное лицо мамы озарилось улыбкой. Она нежно прижала к себе Маро, взяла ее ручонки и стала их греть. У Маро язык развязался.

— Ах тетенька, если б ты знала сколько навалило снегу! Во сколько! — Она рукой показала как много снегу было на дворе, а затем опять обратилась ко мне.

— Фархат, поиграем утречком в снежки, да? А где же Мария? А, пусть только настанет утро — я ей тогда покажу. Я ей глаза выцарапаю! Магдалину я не буду трогать, она хорошая, а этой чертовке, Марии, я покажу. Она болтает всякие глупости. Пусть, только настанет утро, я ей задам!

— Я сама ее побью и велю, чтоб не смела говорить глупости, — успокаивала ее мать.

— А ты лучше отрежь ей язычок, тетенька, вот она и перестанет говорить глупости…

— И отрежу, — улыбаясь сказала мать.

Но Маро уже раздумала. Ей кажется слишком жестоким наказанье только что предложенное ей для Марии.