Искры на ветру (СИ)

Неподалёку от места, где они спали, остановилась запряжённая белой лошадью телега. Правивший ей юноша в бурой накидке с капюшоном спрыгнул с облучка и зашагал к ним. Сердце Таринора забилось быстрее, а рука легла на рукоять меча, но, когда незнакомец снял капюшон, наёмник тут же успокоился. Голова юноши была выбрита с двух сторон, осталась лишь полоса коротких русых волос, шедших от лба к затылку. Так стригли монастырских послушников в знак того, что теперь их бытие так же поделено на две части. И только им решать, вернуться ли в мир со всеми его искусами или же посвятить остаток жизни праведному служению богам в качестве монаха.

Незнакомец представился Рутвеном. Он возвращался из монастыря, что стоял неподалёку, в столичный храм Троих и предложил подвезти путников, если им по пути. Обернувшись, Таринор увидел сразу четыре умоляющих взгляда, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Послушник оказался улыбчивым и добродушным парнем. Он говорил, мол, епископ Велерен терпеть не может опаздывающих обозов и хорошо бы добраться до темноты. Стоило ему это сказать, как Эрниваль удивлённо вскинул свои светлые брови.

— Велерен? Так звали моего отца, правда, когда я видел его в последний раз, он ещё не был епископом.

— У его преосвященства есть сын? — удивился Рутвен.

— Увы, внебрачный, — ответил Эрниваль, — дитя греха. Отец тогда едва получил сан и едва не лишился его, но патриарх Хельдерик лично простил ему это прегрешение. Наверное, когда я покинул дом, он был только рад. Интересно, как он отнесётся к моему возвращению?

— Боги милостивы, и людям стоило бы у них этому поучиться. Ну, стало быть, вместе в храм отправимся, — улыбнулся Рутвен и слегка встряхнул вожжами, отчего лошадь ускорила шаг. — Вот так, Аминея, вот так, — ласково добавил парень.

— Твою кобылу зовут Аминея? — удивился Эрниваль. — Как богиню милосердия?

— Ага, — отозвался через плечо послушник. — Она у меня добрая, смирная, и я с ней так же обхожусь. Животное, оно ж чувствует, когда к нему с добротой, с душой. Прежний хозяин, говорят, рыцарем был, сёк её нещадно. Дурной был человек, не иначе, вон сколько шрамов ей оставил, и спина, и бока. Потом храму её продал, с тех пор мы с ней и ездим до Перекрёстка и обратно, потихоньку, не торопясь.

— А ты её, значит, не стегаешь? — спросил Таринор.

— Видишь где-то в повозке кнут? — ответил тот с беззлобным укором. — Нет, она меня и без этого понимает. На ласку лаской отвечает, потому и Аминея.

— Может, она потому и смирная такая, что до этого её секли нещадно? — предположил наёмник. — Вот она и поняла разницу в сравнении.

— Может и так. Да только я всё равно верю, что добрым словом можно добиться многого.

— Тогда уж добрым словом и кнутом. Не будь у неё прежде жестокого хозяина, не оценила б она твоего ласкового обращения.

— Даже если бы и так, то у меня всё равно бы на неё рука не поднялась. Пришлось бы храму кого-то другого отправлять за припасами. Я давно, ещё когда в послушники не пошёл, решил для себя, что на свете и без того достаточно злодейств, ни к чему ещё и мне их преумножать. Отец мой псарём был в Гримхолде, натаскивал охотничьих собак для лорда Гримвуда. Я в детстве на это насмотрелся, да его дело продолжать не захотел. Попросил отдать меня в ученики к отцу Хольгу, тамошнему священнику. А тот больше прочих богов почитал Холара Милосердного, да Аминею, вот и меня наставлял в том же русле, — послушник вздохнул и оглянулся. — Грешно говорить, а всё же неправильно это, когда лорды и рыцари в храме молятся, чтобы боги помогали их клинкам проливать кровь. Я ещё мальчишкой видел, как в храме Гримхолда молились сам лорд и двое его сыновей, собираясь на войну. В следующий раз в храм пришли только его сыновья, без отца. Один без руки, другой целый, но с проседью, а ведь им было не больше, чем мне сейчас. Да, боги помогли им, и в той битве они одержали победу. Но я видел по их глазам, что цена этой победы оказалась слишком высока.

— Эх, Рутвен, — вздохнул Таринор с улыбкой. — Побольше бы миру таких, как ты.

До предместий Энгатара добрались к вечеру, путников на дороге стало гораздо больше. По левую руку навстречу им двигались купеческие обозы, пустые крестьянские телеги, королевские патрули в красных плащах с золотыми полосами, даже неспешно покачивавшийся в седле внушительного вида инквизитор, что смерил путников оценивающим взглядом и отправился дальше своей дорогой. Тракт близ столицы кипел жизнью не хуже оживлённой городской улицы.

По обеим сторонам от дороги виднелись обширные, ещё не засеянные, поля, а немного в отдалении мерно вращались лопасти мельниц и темнели крыши деревенских домов, от которых в небо уходили тонкие струйки сизого дыма. Всё это невольно наводило на мысль, что в этом краю не могло случиться совершенно ничего плохого, и сами силы мироздания не нарушили бы идиллию здешних мест.