— Зачем помкомбат-то идет? — спросил его ротный.
— Не помкомбат это. Начальник Особого…
— А ему зачем к нам?
— Из-за листовок фрицевских поперся. Он больно смелый у нас, когда выпивши. А мне вот не поднес, мне тверезому под пули лезть, знаете, какая неохота была.
— Знаем, сказал Костик и дал связному фрицевскую сигарету.
Тот затянулся со смаком и даже блаженно закрыл глаза на время. Ему-то хорошо, подумал Костик, отлежится в санроте или в эвакогоспитале, а вот нас неизвестно, что ждет…
— Знаешь что, Карцев? Пойди-ка, поспрошай, не оставил ли кто листовки при себе, а то найдет особист, неприятностей не оберешься, — сказал ротный.
— Неприятностей? — усмехнулся раненый. — Мягко выразились, старший лейтенант. Наш бравый начальничек в трибунал упрячет, а то и на месте за такие дела хлопнет.
— Чего мелешь-то? Какие у него такие права на это? — занедоумевал Костик.
— Выходит, есть… Да он у нас как что, так пистолетик из кобуры. Психованный, по-моему, малость.
— Ну, ты такое наговорил, что нам радоваться надо, ежели хлопнет его по дороге.
— Его не хлопнет, везучий он. А вообще-то я горевать особо не буду, заявил раненый, осклабившись.
— Что ж ты так о своем командире?
— А меня назначили к нему всего два дня назад.
— Костик, выполняйте приказание, — спокойно напомнил ротный.
Карцев рысцой бросился в деревню, а ротный и связной особиста стали смотреть, как будет тот перебегать открытое место. Ротный ни разу не сталкивался с Особым отделом, никого оттуда не знал, но слова красноармейца насторожили его, по ним видать, что особист этот сволочной и ждать от него всего можно. Однако особист перебегать не торопился, ждал, видно, когда немец успокоится и перестанет так внимательно наблюдать, решив, что русский, но которому стреляли, был один. Ротный закурил, угостив и раненого, они дымили и перестали глядеть на поле, перекидываясь незначащими словами, а потому особист ошеломил их своим нежданным появлением.
— Вот как надо, — заявил особист раненому. — Выбрать момент и мигом, без всяких перебежек. Они по мне стрельнули, когда я уж у окопа был.
Особист был возбужден и так доволен, что добрался благополучно, что не обратил внимания на ранение своего связного. От него и вправду попахивало спиртным, хотя по виду был трезв, подтянут и недурен собой — серые холодные глаза, нос с горбинкой и небольшие черные усики па тщательно выбритом лице.
— Я говорил, вы везучий. А меня вот ранило.
— Ранило? — только сейчас посмотрел особист на забинтованное предплечье связного. — Эх, вояка! И в левую ручку угодило? Хорошее ранение. Что-то вы долго отлеживались, не тогда ли и ранило?
— Вы же видали… Меня на ходу хлопнуло, оттого и упал, — с обидой и с недоумением ответил связной, исподлобья взглянув на особиста.
— Ладно. Такой вы мне не нужны, можете в тыл идти.
Разрешите темноты дождаться, не хочу, чтоб добило, — попросил он.
— Я темноты дожидаться не буду. Со мной пойдете тогда, — приказным тоном сказал особист и повернулся к ротному. — Вы кто?
— Командир первой роты.
— Листовки все собрали?
— Этим политрук занимался.
— Где он? Отведите меня к нему, — таким же тоном произнес тот.
Когда вошли в избу, особист поздоровался с политруком и сразу же к делу:
— Сколько листовок собрали?
— Штук тридцать.
— Какие тридцать? Над деревней сотни кружились.
— Остальные на поле упали, там не соберешь, обстреливают.
— Испугались? А если кто из бойцов там их найдет? Выделите трех человек понадежнее и прикажите все, повторяю — все листовки собрать. И немедленно!
— Я не имею права рисковать жизнями бойцов ради этих ничтожных бумажек, — твердо сказал политрук и поднялся.
— Нас осталось слишком мало, а главная наша задача — удержать занятую деревню, — тоже твердо и даже с некоторым раздражением заявил ротный. — А приказывать нам может только помкомбата.
— Ах так! Хорошо. Где связь? Соедините меня с помкомбата!
Пошли в другую половину избы, телефонист стал крутить телефон, вызывать: "Я — Ока, Волга. Волга, дайте второго…"
Добившись ответа, связист сказал, что помкомбата в землянке нет и не скоро будет, пошел в сторону Усова.
— Ладно, подождем. А пока, политрук, пойдем-ка проверим, нет ли у кого из ваших бойцов на руках этих бумажек, как вы назвали вражеские листовки, не понимая, видимо, их значения.
— Глупость эти листовки, — заметил политрук.
— Глупость вы видите? Я вот вижу потерю бдительности, политрук. Ну, пошли.
Ротный кивком головы послал Карцева вслед за ними. Костику сразу не понравился особист, да и кому он мог понравиться, когда со всеми на басах говорит, будто такой уж большой начальник, небось, по званию лейтенант или старшой, а гонору… Особист не только спрашивал, есть ли у кого листовки, но бесцеремонно у некоторых шарил но карманам шинелей, а к кому и в гимнастерочный карман лез рукой. Из-за чего шмон и паника, Костик не понимал, подумаешь, какие-то листовки поганые, будто прочитают их ребята и сразу скопом сдаваться пойдут… Ох, уж эта бдительность хреновая. Конечно, папаша номер выкинул. Когда к нему особист полез, папаша встал и сказал весомо: