Искупить кровью

— А где этот… как его… Егоров, что ли, с которым, помните, командир, мы говорили здесь, в окопах? Как будто он недалеко от вас стоял, повернулся он к папаше и Мачихину.

— Стоял, верно… Только не видали мы его больше, — ответил папаша.

— Понятно теперь…

— Что вам понятно, Костя?

— Это он и особиста убил. Ну и он, наверно, заметил немцев и резанул очередь.

— Из чего резанул-то? — спросил Мачихин.

— Не знаю… Значит, это его я на одной малине в роще видал.

— На малине? Значит, уголовник? — спросил ротный.

Костик кивнул.

Больше говорить об этом Егорове нечего… Папаша о другом начал, о самом главном — придет ли подмога, а если не придет, как выбираться они будут, потому как ясно теперь, что отход неизбежен. Не выдержать им немецкой атаки, тем более патроны уже на исходе. И отходить нужно, конечно, по оврагу, который скроет их от огня…

— Должны же нам помочь, — вырвалось у Жени. — Товарищ командир, скажите должны же?

— Должны, должны, малыш… — успокоил его Карцев, а ротный промолчал, только посмотрел на Женю как-то внимательно, будто что-то вспоминая…

Ему и тогда, когда снял он Комова с обороны и отправил в штабную избу, детское личико Жени показалось знакомым, и теперь вглядевшись как следует, он спросил его по-немецки:

— Haben sie die deutsche Sprache nicht vergessen?

— Nein, — невольно ответил Женя по-немецки, а потом уже оживился. Откуда вы знаете, что я учился немецкому?

— Не у Веры ли Семеновны учились? — улыбнулся ротный.

— У нее! Вы ее знаете?

— Это моя мать, Комов… Наверно, раза два или три я видел вас.

— Бог ты мой! Неужто это правда! Как я рад! Я очень любил Веру Семеновну, она была такая красивая — совсем седые волосы, а лицо молодое. И комнаты у вас были очень красивые, картины на стенах и стулья какие-то резные, и статуэтки. Как я рад! — он протянул к ротному свои ручонки.

— Вот. малыш, какие дела-то, — заулыбался и Костик. — Теперь держи хвост пистолетом — сам ротный тебе старый знакомый.

— Не смейся, Костя, у меня же тут никого… Вот ты, а сейчас…

— Евгений Ильич, — досказал Пригожин.

— Да, да… Вера Семеновна говорила, когда я вечерам занимался: "Вот Женя что-то на работе задержался". Евгений Ильич, я так счастлив, словами и не передать… — даже слезы появились у него на глазах.

Хмыкнул носом и Карцев и, немного подумав, сказал ротному:

— Товарищ командир, а не послать ли нам связного к комбату с донесением, что ежели не пришлет помощь, придется нам отходить?

— Я как раз об этом думал, Карцев. Сейчас напишу записку.

И на планшете нацарапал короткое донесение.

— Держите, Комов. Пробираться будете оврагом…

Комов машинально взял записку, но тут дрожащим голосом попросил:

— Разрешите остаться с вами. Я не хочу уходить, не хочу.

— Это же приказ, малыш… Пойдем, я провожу тебя до оврага, — сказал Костик и взял его за локоть.

— Да, это приказ, Комов… Ну, с Богом… — сказал Пригожий и подтолкнул Комова.

Это "с Богом" странно было услышать на поле боя. Странно, но и очень приятно… То же самое всегда говорила ему мать, отправляя в школу. Женя понимал, что, посылая его в тыл, ротный спасает его, но покидать сейчас и Костика, и ротного ему действительно не хотелось, и он еще какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока Костик не подтолкнул его к ходу сообщения…

— Радуйся, мальчиша, и не переживай. В живых останешься, сообщишь хоть своей училке, если что с ротным нашим случится. Может, он тебя потому и послал.

— Ну, а вы как?

— Мы-то? — усмехнулся Костик. — Авось выкарабкаемся как-нибудь, отпевать нас рановато. Мы с тобой после войны еще в "Форум" сходим, пивка там попьем, музыку перед сеансом послушаем…

— Какое кино, Костик! Что я, маленький, не понимаю, что ли.

— Кино — самое обыкновенное. "Жизнь — это трогательная комбинация", как говорил мой тезка Костя-капитан из фильма "Заключенные". Смотрел? В жизни все может случиться.

Они вышли из траншеи, до оврага оставалось немного, но в рост не пойдешь, пришлось перебежками. Добравшись до оврага, присели. Костик осторожно прижег сигаретку и, скрывая ее огонек полой телогрейки, затянулся.

— Вот перекурим, и пойдешь, малыш… Только осторожней продвигайся, будь начеку.

— Почему? Там меня не видно будет.

— Понимаешь, не дураки же немцы, должны же они предполагать, что к нам подмога может прийти. Неужто не ждут? А самое подходящее место овраг. Понял?,.