Искупивший

взирали на него, и он видел инструменты героев, которыми они ковали легенды на протяжении десяти

тысячелетий непрерывной войны.

Это были не просто устройства для убийства, но объекты религиозного мастерства. По-своему, они

были столь же целомудренны как мощи умерших святых или освященная книга молитв. Везде вокруг

него были музейные экспонаты, менее древние из которых датировались эпохой Очищения,

некоторые были столь стары, что могли принадлежать временам до Эпохи Объединения. И все же, тут

не было реликвий, не в прямом понимании слова. Тут не было хрупких предметов, застывших во

времени, на которые можно было смотреть с расстояния и размышлять о том, что они ничего не стоят.

Каждое отдельное боевое оружие было готово к битве, всего лишь нужно было призвать их на службу.

Каждая пушка была заряжена и готов к стрельбе, каждый меч был остро заточен.

Это был арсенал, галерея смертельного искусства - и не было более подходящего места для ноши, которую он взял с собой.

- Тут, - сказал Криксос, останавливаясь перед пустым альковом. Эта секция коридора утопала в тенях, подсвеченная только полосками люмина в потолке. Что-то в глубинах и оттенках мрака беспокоило

Рафена. Он был столь стигийским, что даже его оккулобы не могли всмотреться в него. Криксос, кажется, не замечал и Рафен отмел эту мысль, вслушиваясь как технодесантник в открытую передавал

короткий импульс бинарного лингвакода. В ответ на звук, потайной шов в алькове заскрипел и отошел, роняя потоки собранной пыли. Внутри было ограниченное, похожее на крипту пространство, с низким

алтарем на котором виднелась серия креплений, явно предназначенных для титанового контейнера.

- Брат-сержант Рафен, - начал последнюю финальную формальность Криксос, - твое владение орудием

подошло к концу. Именем Регио и властью Магистра Клинка, я готов принять его. Отдашь ли ты мне его

добровольно, во имя вечного правления Императора, во имя чести Сангвиния?

- Я… - Теперь, когда пришло время сказать слова, Рафен почувствовал тот же самый тяжелый клубок

эмоций в груди. Как только он отдаст орудие, последняя ниточка связи между Рафеном и Аркио будет

перерезана. Отдать его было почти то же самое, что и предать память своего единокровного брата. Он

нахмурился; он никогда не позволит, чтоб это произошло. Отдай его, сказал сам себе Рафен. Ты

исполнил свой долг.

- Я добровольно отдам, - наконец произнес Кровавый Ангел и его руки скрестились на груди, чтоб

образовать аквилу.

- Так провозглашено, - сказал Криксос, не комментируя возникшую паузу. Он махнул сервитору и илот

приблизился к крипте.

- Оно наконец вернулось домой, - Рафен озвучил свои мысли, - после такого долгого отсутствия.

- Да, - голос появился из тьмы позади них, подобно вытащенному из ножен клинку, -

орудие принес домой тот, кто последний пролил им кровь.

Потрясенные Рафен и Криксос шокировано отреагировали, рука сержанта схватилась за кобуру болт

пистолета, серво-доспех технодесантника развернул дуло лазгана к источнику звука.

- Подходяще, - продолжил голос, когда его обладатель вышел из теней, подступая к ним твердым, размеренным шагом, игнорируя неловкость. Глаза Рафен встретили угрюмый взгляд пепельного лица.

Черные волосы ниспадали на широкие плечи воина и намек на что-то - скрытая угроза - играла на его

губах.

- Милорд… - Тон Криксоса изменился и Рафен почти смог представить себе выражение смущения на

лице технодесантника.

- Я пришел, чтоб стать свидетелем, - ответил он на не заданный вопрос.

Вновь прибывший остановился перед Рафеном и Кровавый Ангел не отвернулся, когда

непоколебимый пристальный взгляд десантника опустился на него. Он понял, что смотрит в глаза

легенде; или, как сказали бы некоторые из его братства, кошмару.

Генное проклятье Кровавых Ангелов, смертельный недостаток был наследием их давно умершего

примарха и проявлялся в них в виде Красной Жажды и Черной Ярости.

Две стороны одной и той же траурной монеты, обе объединено подталкивали нормальных боевых

братьев к безумию берсеркеров, из которого не мог вернуться ни один, если их железный

самоконтроль незаметно ускользал. Рафена затронули края этой великой ярости на Сабиене и

воспоминания об этом моменте до сих пор холодили его сердца, когда он возвращался к нему. Он

взглянул в пропасть, глубоко в своей душе и отпрянул от края, пока не стало слишком поздно - но не

многим так везло. Проклятье лежало на сердце каждого Сына Сангвиния, как на Кровавых Анеглах, так

и на преемниках… и некоторые заходили слишком далеко в безумии. Слишком далеко даже для

последнего шанса на искупление в Роте Смерти. Когда этот ужас забирал разум и душу боевого брата, оставалось только лезвие Топора Палача.

И это лезвие сейчас покоилось на плече стоящего перед Рафеном воина, того, кого они называли

Избавителем Потерянных, старшего капеллана.

- Я Асторат, - нараспев произнес он и в этот раз обнажил зубы, - твое имя известно мне, брат Рафен.

Асторат Мрачный. Имя похоронным звоном гудело в мыслях Рафен. Словно мифический призрачный

жнец из Старой Ночи, Асторат был Тем Кто Выбирает Павших, вечно путешествуя по галактике в