Искупление

Еще с утра полковник приказал собрать все имеющиеся гранаты и связать по четыре вместе обрывками телефонного провода. В щели, выкопанные на расстоянии пятидесяти — семидесяти метров перед орудийными позициями, засели разведчики из взводов управления, радисты не имевшие раций, все оказавшиеся лишними у орудий или возле отведенных за опустевший хуторок лошадей.

Со стороны пыльного облака постепенно нарастал, оформлялся в мощное звуковое сопровождение звук надвигающегося механизированного войска, разделялся, расщеплялся по мере приближения на гул двигателей автомашин, лязг и грохот танковой брони, треск мотоциклов. Создавалось впечатление, что вражеская колонна решила не останавливаясь, не разворачиваясь к бою, прямо с колес прорвать жидкую ленточку обороны и промчаться дальше к застывшему в ужасе перед нашествием тевтонов, беспомощному и беззащитному распластанному по земле городу-гиганту.

До принятия решения оставались считанные минуты. Полковник не отрывался от бинокля, молча шевелил губами, словно выбирал, взвешивал, пробовал единственную, спасительную команду. Наводчиками первых орудий в каждой батарее он поставил командиров огневых взводов, в отчаянной попытке обеспечить хотя бы четыре полноценных, действительно профессиональных, подготовленных орудийных расчета из двенадцати.

Мотоциклы затрещали, взвыли и рассыпая перед собой веера пулеметных очередей рванулись вперёд на позиции дивизиона.

— Дивизион, к бою! Картечью! Заряд… Трубка… Дальность… Угол… — Неожиданно звунко, радостным, каким-то юным, мальчишеским голосом закричал, пропел полковник. И тотчас его команду продублировали телефонисты в окопчике командного пункта, через секунды командиры батарей, за ними командиры орудий.

Подносчики подхватили снаряды, номера установили переданные данные, заряжающие вкинули снаряды в разверстые железные челюсти затворов и те мягко чавкнув смазанными частями проглотили первую жратву боя.

Старые пушки имели на вооружении устаревшие картечные и шрапнельные заряды, давно уже считавшиеся непригодными для современной механизированной войны. Утерянное искусство стрельбы картечью и шрапнелью, сохранили только немногие офицеры прошедшие фронты первой мировой и уцелевшие в горнилах сталинских чисток.

Четверть века назад молодй поручик последний раз стрелял картечью по австрийской коннице, и обнаружив среди прибывшего со складов старья картечные и шрапнельные заряды полковник первоначально только выругал про себя интендантов. В учебном процессе картечь и шрапнель давно уже не значились. Однако перебирать не приходилось, боеприпасов имелось настолько мало, что он велел забирать все подряд.

Теперь увидев летящие толпой по дороге мотоциклы и представив на их месте австрийских гусар — неожиданно для себя нашел решение. Остановить эту скоростную ораву жиденьким залпом старых, с малой начальной скоростью осколочных снарядов невозможно. А вот град выпущенных в упор свистящих и воющих картечных пуль мог действенно охладить пыл механизированных наглецов.

Оставалось только самое главное — момент команды. Ни секундой раньше и не позже чем колеса пересекут невидимую смертельную черту. Если поторопиться, то пули потеряв скорость шмякнуться подняв пыль перед немцами, если позже то — по рядам окупантов ударят не успевшие раскрыться стаканы, а не рои набравших скорость пуль, разошедшиеся смертельными конусами.

— Дивизион!… Три снаряда… Беглым… Огонь!

Мотоциклисты влетали на травяной пригорок. Потеряв сцепление с дорожным покрытием колеса пробуксовывали, скорость замедлилась и машины на некоторое время сбились в кучу. Картечь трех последовательных залпов рвала людей, сшибала водителей с кожанных сидений, выкидывала пулеметчиков из колясок, взрезала тонкий металл бутонами искр, пробивала бензиновые баки, выплескивая горящее топливо на резину покрышек, на заправленные в пулеметы патронные ленты.

Как и предвидел командир часть орудийных расчетов не справилась с первой в жизни, трудной даже для опытных огневиков задачей. Половина картечных пуль ушла в небо или зарылась в землю. Но даже оставшегося количества хватило, чтобы покончить практически со всем колесным воинством, догорающим теперь среди месива железа и тлеющей резины. Залп картечью в упор это конечно анахронизм, но и неподготовленная, нахрапистая атака сходу, без разведки — не меньшая наглость.

Несколько запоздалых, удачливых, не особенно рьяных, не рвавшихся в первые ряды мотоциклистов, уносились прочь пригнув к рулям головы в угловатых касках, развевая по ветру прорезиненные серые плащи.

Механизированная колонна остановилась в недоумении, ошеломленная непонятливостью обреченных на поражение красных, их совершенно неуместным сопротивлением немецкой силе. Из брезентовых кузовов транспортных машин выскакивали и строились рядом пехотинцы в мышиных мундирчиках, тягачи растаскивали в стороны полевые гаубицы, танки выползали вперед, прикрывая стальными телами развертывание войск.