Быстро встала, нажала на кнопку. Кровь застыла у нее в жилах. Она запнулась об Эмманюэль. Та лежала на полу, навзничь. Марианна упала на колени возле подруги:
— Эмма? Какого черта ты тут делаешь?
— Марианна…
— Эмма! Что с тобой? Ты ушиблась? Тебе нехорошо?
Мадам Фантом лежала с закрытыми глазами. Только губы едва шевелились.
— Мне… стало… страшно… Хотела позвать…
— Но что с тобой стряслось?
Ее веки наконец поднялись, на долю секунды. Открывая полный ужаса взгляд. Ее правая рука медленно поднялась к лицу Марианны, коснулась щеки и вновь тяжело упала на иссохшую грудь.
— Все обойдется! — заверила Марианна. — Я позову на помощь, придет врач… О’кей?
Но мадам Фантом не реагировала. Будто заснула. Марианна с силой встряхнула ее.
— Эмма? Ты меня слышишь? Эмма?
Трясла ее снова и снова. Потом опустила на пол. Пощупала пульс, порадовалась, что сердце бьется. Поглядела на свой новый будильник, бросилась в умывальную, налила воды в стакан и плеснула в лицо сокамернице:
— Давай же, черт! Просыпайся!
Тут она заметила выложенные на стол упаковки из-под таблеток. Все пустые.
— Нет, неправда! Эмма!
Марианна силком подняла ее, прислонила к стене. Нужно разбудить ее, заставить ходить. Заставить жить. Марианна дала ей пощечину, снова встряхнула. Сжимала в объятиях безжизненное тело.
— Черт, черт, черт! Неужели ты сделала это? — чуть не рыдала она.
Положила спящую на пол, бросилась к двери, забарабанила кулаками по бронированному металлу.
— На помощь! Надзиратель!
Каждая минута на счету. Марианна кричала во всю силу легких, лупила кулаками по двери. Даже забыла о сломанном пальце. Лупила изо всех сил. Звала во весь голос. Вот уже десять минут.
— Надзиратель, на помощь!
И внезапно ее крики получили отклик. За каждой дверью заключенные начали стучать. Гремело по всему этажу. Этот причудливый концерт ударных можно было услышать даже снаружи, в цивилизованном мире.
В сто девятнадцатой Марианна надрывала голосовые связки:
— Надзиратель, на помощь! Самоубийство! САМОУБИЙСТВО!
Через четверть часа голос у нее сел. Иссяк помаленьку, словно родник в пустыне. Она расплакалась. Все еще колотила в дверь. Пыталась вопить.
Двадцать минут.
— Надзиратель! На помощь! Самоубийство!
Она взглядом молила Эмманюэль. Держись! Умоляла и своего злейшего врага:
— Соланж! На помощь! Открой дверь, прошу тебя!
Но только другие заключенные отвечали ей. Слово гремело в ночи, передавалось десятками мощно звучавших голосов.
Полчаса.
В сто девятнадцатой уже слышался только шепот. На помощь! Марианна вдруг упала на колени, приложила ухо к груди Эмманюэль. Больше ни звука.
— Нет!
Из последних сил она сжала тело в объятиях. Орошала слезами, молила тихим, охрипшим голосом:
— Нет! Эмма, нет!
Удары по дверям стихли. Камера за камерой. Женщины поняли. Слишком поздно. Бесполезно. На этаже установилась тишина. Будто началось бдение у тела усопшей.
Марианна по-прежнему прижимала к себе свою мадам Фантом. Не могла отпустить ее одну в неведомые пределы.
— Сейчас позову врача и офицера, — заявила Маркиза ледяным тоном.
Ту самую мадам Фантом.
Ее грубо оттолкнули, положили покойницу на подвернувшиеся носилки. Даже не прикрыли лицо. Оставили Марианну на полу. Так или иначе, она не могла больше двигаться. И кричать не могла.
Сорвала голос, разбиваясь о скалу безразличия.
Понедельник, 20 июня, — камера 119 — 07:00
Марианна, забившаяся под окно, за койкой, свернувшаяся кольцом, напоминала тряпичную куклу, изломанную малолетним садистом. Только черные блестящие глаза были еще живыми. Даниэль встал на колени перед ней:
— Мне позвонили домой… Из-за мадам Оберже.
Марианна смотрела в пол. Он заметил запекшуюся кровь на ее руках. Заметил, что она дрожит от холода. Или опять начинается ломка. Сдернул одеяло с койки и прикрыл ее голые плечи. На ней до сих пор была ночная одежда. Майка на тонких бретельках, короткие трикотажные штанишки.
— Марианна… Скажи что-нибудь… Взгляни на меня…
Взгляд черных глаз медленно обратился к нему. Она открыла рот, пошевелила губами. Но не смогла издать ни звука. Только пролила несколько слезинок, оставшихся после ночи. Даниэль привлек ее к себе, она обняла его за шею. Снова попыталась заговорить. Еле слышно. Он склонился к ее губам, чтобы что-то разобрать. Она рассказывала, что звала. Долго. С четырех часов до половины пятого. Что наконец сорвала голос, не могла больше кричать. И не могла ничего сделать, чтобы спасти подругу. Даниэль так крепко сжал ее в объятиях, что она чуть не задохнулась.
— Эмма… Она была жива, когда я нашла ее… Она даже назвала меня по имени…
Даниэль целовал ее лоб, волосы:
— Это пройдет, Марианна… Это пройдет, говорю тебе… Тебе не в чем себя упрекнуть…