Искупление вины

Михаил привычно ткнулся лбом в шершавую прохладную поверхность стены. Поковырявшись в замочной скважине, надзиратель отомкнул дверь, выводящую наружу. С пустынной улицы ударил ветер, повеяло утренней прохладой.

— На выход!

С той стороны двери стояли два автоматчика — худощавые скуластые парни, один из них, тот, что повыше, скомандовал:

— К машине!

Впереди тарахтел грузовик с кузовом. Обычно именно в таком перевозят заключенных. У автомобиля стояли еще два солдата, автоматы держали небрежно, направив стволы в землю. Михаил подошел к грузовику и, не дожидаясь дальнейшей команды, по откинутой шаткой лестнице взобрался наверх. Холодное железо кузова было враждебным: источало страх всех тех людей, что в нем побывали.

Дверь громко и зловеще захлопнулась, будто закупоривала его навсегда. Грузовик, сердито затарахтев, покатил по дороге, ощущая колесами каждую колдобину. «Значит, все-таки расстреливать будут в другом месте, — равнодушно подумал Михаил. — Оно как-то практично. Не нужно особенно возиться, просто скинут куда-нибудь в овраг да засыпят землей».

Минут через сорок грузовик вдруг встал.

Ни дрожи в коленях, ни страха — ровным счетом ничего такого, что мог бы чувствовать человек перед расстрелом. Вот равнодушие присутствовало, но тому было простое объяснение, просто он очень устал ждать. Нечто подобное Аверьянов чувствовал, когда его расстреливали в первый раз. Но тогда была уверенность, что обязательно выкарабкается. В этот раз ничего такого он не ощущал…

Дверь открылась. Оказывается, его вывезли в поле, было безлюдно, наверняка где-то неподалеку выкопана яма. Аверьянов вышел из кузова и спустился по лесенке вниз. Два автоматчика стояли немного поодаль. Заложив руки за спину, он стал ждать команды. Неожиданно кто-то ухватил его за плечи и повернул.

Михаил невольно сглотнул — перед ним стоял Лев Федорович, правда, в этот раз на его плечах были полковничьи погоны.

— Ну, чего ты молчишь? — воскликнул Волостнов, прижимая его к себе. — Все позади! Все кончено! Ты свободен!

— Почему? — опешил Михаил.

— Принято решение продолжить операцию. Когда немцы отходили, они оставили очень разветвленную сеть, эти недобитки только и ждут, когда им дадут команду активизироваться. Многих из них ты знаешь лично, так что будешь полезен. Но для всех остальных ты мертв. О тебе никто не должен знать.

— Я понимаю.

— Вот это твои новые документы, — протянул ему майор объемный пакет. — Смотри, не потеряй. Здесь паспорт, военный билет, трудовая книжка, в общем, все то, что может пригодиться в новой для тебя жизни и поможет устроиться на работу. Будешь жить в Ярославле, в паспорте найдешь адрес своего местожительства. Отчитываться будешь лично передо мной. Не исключено, что тебе придется проведать своего старого знакомого майора Петергофа, правда, сейчас он полковник. А я работаю в Москве, устраивает такой расклад?

— Вполне… А как Маруся? — еще не придя в себя, нетерпеливо спросил Михаил.

Повернувшись, майор Волостнов прокричал:

— Маруся, ну, что я говорил, а ты сомневалась! Мы с ней поспорили, я сказал, что первый вопрос, который он задаст, будет о тебе!

Маруся вышла из кабины, подошла к Михаилу и погладила ладонью его щеку:

— Небритый… Милый мой, родной, как же я по тебе соскучилась!

— Я тоже, — стараясь справиться с комом, перехватившим горло, ответил Аверьянов. Сунув руку в карман, вытащил из него серебряное колечко: — Возьми, теперь мы всегда будем вместе.

Маруся взяла серебряное колечко и, надев его на безымянный палец, тихо произнесла:

— Теперь я верю.

— Ну, чего мы стоим? Давай забирай своего мужа, и поехали! У меня еще масса дел.