Искушение Марии д’Авалос

Одевшись таким образом, Мария подошла к окну и открыла его. Сильвия стояла рядом с ней и смотрела вниз, на герцога, который, запрокинув голову, улыбался Марии, так что его мог увидеть любой прохожий — правда, в это время ночи улица была пуста. Мария вышла на балкон.

— Ступай и проверь лестницу, — велела она Сильвии. — Предупреди меня, если заметишь какое-нибудь движение во дворце или на дворе.

Сильвия прошла по спальне, остановившись в дверях, чтобы осенить крестом свою госпожу. Потом она перекрестилась сама.

Все было спокойно. Подождав несколько минут, Сильвия снова поднялась сообщить, что Фабрицио может безопасно войти.

— Закрой окно и раздень меня.

Когда Мария уже лежала в постели, она снова позвала Сильвию.

— Эта ночная сорочка влажная от пота. Принеси мне другую — зеленую, с черными шелковыми манжетами и воротником.

Сильвия принесла сорочку в кровать.

— Позвольте мне снять с вас ту, и я отдам ее в стирку, моя госпожа.

— Нет-нет. Оставь ее на кровати.

Сильвия выразила досаду, зажгла свечу и поставила ее на кресло возле кровати.

— Спокойной ночи, Сильвия. Закрой дверь, не поворачивая ручку, и не входи, если я тебя не позову.

Сильвия легла в постель полностью одетая на случай, если Мария ее позовет. Она заснула, читая книгу.

Насытившись друг другом, Мария и Фабрицио раскинулись на кровати. Теперь и зеленая сорочка пропиталась потом — сладостным соленым потом Фабрицио. От их неистовых движений сорочка перекрутилась, и Мария расправила ее, с наслаждением вдыхая запах Фабрицио. Она тихо блаженствовала, лаская его сильное тело под шелком и любуясь мужественной фигурой в ее ночной сорочке. Глаза у него блестели, и он наблюдал за Марией, зная, о чем она думает. Она снова уронила голову на подушку и улыбнулась. Она никогда не пресытится Фабрицио, а он — ею. Никогда. Уже более восемнадцати месяцев они вместе, но при его появлении моментально оживают все ее чувства, как в ту первую ночь в летнем домике дона Гарсия. Фабрицио — ее жизнь. Она уронила руку на его шею, чувствуя сильное биение пульса под ее пальцами.

Вдруг она нахмурилась и села, подперев голову рукой.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — повернулась она к любовнику. — Карло получил письма, в которых говорится о нас. И он встречался с кем-то, чтобы обсудить их. Это ужасно меня беспокоит, потому что от этого Карло переменился. Он размышляет над этим и даже настаивал, чтобы мы перебрались из Неаполя в Джезуальдо и жили там. Он заявил театральным тоном, что мы обречены на ад. Обычно он говорит такие вещи, когда впадает в одно из своих настроений, но на этот раз он был холоден и собран, и это меня испугало.

Фабрицио провел тыльной стороной ладони по лицу Марии, успокаивая ее.

— Он бы никогда не осмелился причинить тебе вред, так что не бойся, Мария. Он знает, что ты принадлежишь мне.

— Я не так в этом уверена, — возразила Мария, вспомнив напоминание Карло о том, что она принцесса Веноза. — Кто бы мог написать такое письмо? Это не простой разжигатель сплетен. Карло не стал бы утруждать себя визитом к незначительной особе. Подумай вместе со мной — кто бы это мог быть?

— Что именно он сказал?

— Когда я спросила, кто это, он ответил, что не скажет мне, потому что я, разумеется, расскажу тебе, а ты бросишься защищать мою честь. — Она припоминала разговор с Карло. — И что это причинит тому лицу еще больше терзаний. Кто же страдает из-за нас, Фабрицио?

— Возможно, сам Карло.

— Если бы это было так, Фабрицио, то Карло не стал бы писать письма самому себе. И не стал бы притворяться, будто получил письмо от какого-то несуществующего лица. Карло терпеть не может такие фокусы. Во всяком случае, мне было ясно, что кто-то нашептывает ему на ухо. У него был решительный и злобный вид, какой бывает, когда ему внушили какую-то оскорбительную мысль, и ему не терпится от нее отделаться.

— Скорее всего, кто-то из его родственников, связанных с церковью, изводит Карло нашим смертным грехом — как называют это подвластные догме люди, вмешиваясь в жизнь тех, кто счастливее их. Возможно, это его дядя, кардинал Альфонсо. Он одержим честью семьи Джезуальдо. Это амбициозный человек. По-видимому, мы их скомпрометировали. К чертям их честь.

— Не говори о кардиналах и чести, Фабрицио. Ты забыл, что случилось с Джованной д’Арагона и ее любовником?

— Конечно, не забыл. Но вспомни-ка: разве не ты выражала презрение к моему страху? А теперь ты сама боишься?

— Да, признаюсь, но меня страшит лишь мысль, что один из нас будет убит, а другой — нет, или что мы будем далеко друг от друга, когда умрем. Не могу придумать более счастливого конца нашей жизни на этой земле, чем умереть вместе. Если это случится скоро — значит, так тому и быть.

— Посмотри на луну, — сказал Фабрицио, поворачиваясь к окну. — Это полнолуние наводит тебя на меланхоличные мысли. А теперь посмотри на меня и забудь о завтрашнем дне.