Искушение прощением

– И что вы намерены делать?

Комиссар пожал плечами и повернулся к окну. Его кабинет и приемная Патты находились в противоположных концах здания, поэтому канал за окном был тот же, а вид на него – другой, с другого этажа и под другим углом. Картинка поменялась: ты видишь те же объекты, но выглядят они совершенно иначе. Как там сказал Креонт? «Кого народ начальником поставил, того и волю исполняй – и в малом, и в справедливом деле, и в ином…»

– Понятия не имею, – признался Брунетти. – Пожалуйста, перешлите мне эти списки по электронной почте.

Он покинул приемную и направился к себе.

24

По пути в кабинет Брунетти успел договориться со своей совестью. Синьорина Элеттра поступила необдуманно, пытаясь спасти девушку, к которой была искренне привязана. Это как оттолкнуть кого-то, когда на него на скорости несется автомобиль, только в данном случае этот кто-то уцелел, зато машина слетела в кювет и разбилась. Разница, конечно, большая, но Брунетти сказал себе: хватит! Он свой выбор сделал. Что предпочла сделать синьорина Элеттра, останется между ними, и через некоторое время в квестуре об этом никто и не вспомнит.

Почти успокоившись, комиссар решил вернуться к текущим делам. Нужно было поговорить с Гриффони о купонах и попытаться разузнать больше об аптеке и ее владельце.

Поднимаясь по лестнице к Клаудиа, Брунетти размышлял о том, почему так мало его коллег обладают ее хитростью, и еще меньше – ее изобретательностью. Гриффони идеально умела подстраиваться, заставляя свидетеля или подозреваемого думать, что уж она-то его понимает, и с легкостью, почти незаметно для постороннего уха меняла свою речь – выговор, интонации, словарный запас, – чтобы стать похожей на собеседника. Установив контакт, Клаудиа начинала едва заметно кивать и улыбаться, одобряя их идеи и предрассудки. Брунетти ни разу не удалось поймать момент, когда она превращается в зеркальное отражение, а вот как эта вторая кожа спадает и его коллега снова становится собой, язвительной и непреклонной, видел часто.

Он застал Гриффони в кабинете. Откинувшись на спинку стула, она разговаривала по телефону. Клаудиа сидела сбоку от стола, поэтому видела, как Брунетти вошел. Она улыбнулась, показала на пальцах «Еще две минуты!», и темп ее ответов тут же изменился, свидетельствуя о нетерпении Гриффони. Собеседник на том конце упрямиться не стал, и вскоре разговор закончился. Клаудиа встала и потянулась, высоко подняв руки.

– Мир за пределами этого склепа еще существует? – поинтересовалась она.

Брунетти кивнул и отступил, жестикулируя на манер регулировщика, указывающего самолету посадочную дорожку на аэродроме. Маленькими шажками комиссар прошел к порогу и оттуда – в коридор, приглашая коллегу за собой. Она с удовольствием последовала за ним.

– Сходим в аптеку? – предложил Брунетти, протягивая ей купоны, те самые, из ящика Туллио Гаспарини.

– С удовольствием, – ответила Гриффони с наигранной радостью. – Две недели не могу купить себе пару новых помад. Может, удастся расплатиться за них купонами тетушки Матильде?

Погода стояла ясная, и они решили прогуляться до «Валларессо», оттуда – на первом номере[66]

доехать до церкви Сан-Маркуола, а затем пешком до аптеки. Для конца ноября на Рива-дельи-Скьявони[67] было даже слишком людно. Брунетти невольно вспомнил, какой пустынной она была еще несколько лет назад. Он зарекся ворчать по поводу ужасных перемен в городе, поэтому стал рассказывать Клаудиа о тех местах, мимо которых они проходили, направляясь к собору Святого Марка. Набережная… Много лет назад, в шторм, тут перевернулся и ушел под воду трамвайчик-вапоретто; сколько людей тогда не смогло выбраться и утонуло, комиссар уже не помнил. Причал и набережная Рива-деи-Сетте-Мартири…[68] Здесь в войну гитлеровцы расстреляли семерых венецианцев за смерть немецкого солдата, который, как оказалось, пьяным упал в канал и утонул.

Гриффони передернула плечами с видом человека, у которого старшие члены семьи прошли через войну.

– Моего двоюродного деда тоже расстреляли. Ему было одиннадцать, – сказала она. – Но в его честь ничего не назвали.

Они спустились с моста и решили пройти к станции вапоретто через пьяццу[69]

. В центре этого прекрасного открытого пространства Гриффони обернулась, чтобы полюбоваться фасадом Сан-Марко. Брунетти остановился рядом с ней, и она сказала:

– Когда я впервые оказалась в Венеции, мне было семнадцать или восемнадцать лет. Школьная экскурсия. Я час простояла тут, поворачиваясь по кругу, чтобы все это рассмотреть. Опять, опять и опять: библиотека, колонны, собор, часовая башня… А теперь могу пройти мимо, даже не глянув по сторонам.

– Это со всеми случается, – сказал Брунетти, отворачиваясь от собора Святого Марка и направляясь к калле, которая вела прямиком к остановке «Валларессо».

– Моя квартирная хозяйка уже на пенсии, ей около семидесяти, – произнесла Гриффони. – Всю жизнь она учила детишек, а теперь, когда ей стало нечего делать, целыми днями гуляет с мужем по городу.

– Она венецианка? – спросил Брунетти.

– Такая же, как и ты.