Искушение Тьюринга

В это время контроль спецслужб над Блетчли усилился. Каждый знал ровно столько, сколько ему положено, и ни словом больше. Каждый был занят своим – и понятия не имел о том, над чем работают коллеги из соседнего барака. Но Тьюринг оставался на особом положении и был информирован куда лучше других, что не могло не беспокоить начальство. Джулиус Пиппард продолжал закулисную клеветническую кампанию. Фарли не мог взять в толк, что им двигало. Он, видите ли, плохо чувствовал себя рядом с Тьюрингом… Большего вздора Оскар не мог себе представить, а от Алана в такой ситуации можно было ожидать чего угодно.

Но коды «Энигмы» все еще оставались за семью печатями. И Флеминг не подавал сколь-нибудь обнадеживающих известий. «Завтра, – писал он. – Или послезавтра. Главное – не беспокойтесь. Я все улажу».

Но время шло – а ничего не происходило. Ждали конца месяца, когда немцы будут менять шифровальные коды. Но и в конце месяца, и в начале следующего все оставалось по-прежнему. Телеграммы от Флеминга становились все невнятнее. При встрече Фарли и Тьюринг только переглядывались, и это означало «не сегодня».

Вечером 16 сентября 1940 года, когда Фарли любовался на озеро и бараки из окна библиотеки особняка Блетчли, пришла телеграмма от Джона Годфри из Лондона. Операция Флеминга откладывалась на неопределенный срок. С тем же успехом Годфри мог бы объявить о ее отмене.

Это был сокрушительный удар. Фарли в сердцах пнул мусорную корзину. Собственно, все было ясно с самого начала: план Флеминга – пустая болтовня, не более. Но то, что сказал Оскару Тьюринг, окончательно повергло его в отчаяние.

– Задание невыполнимо. Мы никогда с этим не справимся.

Алан был мрачен и не похож сам на себя.

Глава 33

Напряжение, сдавливавшее грудь Корелла, отпустило. Боль сменилась приятной расслабленностью, как это бывает после длительного забега. Он почувствовал непреодолимое желание высказаться. Вдруг поднялось все, начиная с самого детства. Благодаря Оскару Фарли был дан выход импульсу, который сдерживался слишком долго. В полицейском участке Корелл привык к тому, что ему затыкают рот. Теперь же он чувствовал то же, что и когда-то в детстве, – что его история зажила собственной жизнью. Она будто отлилась в форму, предназначенную для нее с самого начала. Обросла деталями – приукрашенными, но ни в коей мере не лживыми, – которые вливались в нее сами собой.

Корелл умолчал о разговоре с Краузе. В то же время другие события, до того казавшиеся ему незначительными, заняли каждое свое место. Он будто увидел свою жизнь с новой, неожиданной стороны. Или сам вдруг перевоплотился в лучшего человека.

При этом в глубине души Леонард понимал, что все это не более чем иллюзия. То, что происходило, было обыкновенным допросом, с той только разницей, что вел его сотрудник спецслужб. Доброжелательность в отношении допрашиваемого – вот что в первую очередь рекомендуется в таких случаях. Только так и можно разговорить человека. Поэтому не стоило обольщаться насчет заботливости Фарли. Тем не менее Корелл увлекся. Он отвлекался на выводы теоретического характера, отчасти позаимствованные у Краузе и Ганди, цитировал сочинения Тьюринга. И здесь, вероятно, перегнул палку. Во всяком случае, живое, доброжелательное лицо Оскара Фарли вдруг словно окаменело.

***

Машины, воспринимающие не различимую для человеческого уха музыку.

При этих словах Оскар вздрогнул. Они насторожили его. Фарли вспомнил, что говорил ему Пиппард. Эмоции – плохой советчик в работе следователя, какие бы чувства ни внушал ему этот молодой полицейский. Безусловно, он был одаренным рассказчиком, но Фарли невольно вспомнился его отец, Джеймс Корелл, – блистательный лицедей, в чьих фантастических историях не было ни грамма правды.

Так стоило ли верить его сыну? Оскар старался смотреть на вещи непредвзято и мысленно выдвигал аргументы в пользу Корелла. Возможно, Пиппард преувеличивал осведомленность Корелла, и тот не знал самого главного. Фарли даже думать отказывался о том, что полицейский передал кому-нибудь эту информацию, – он просто не представлял себе, как такое могло произойти.

Дорогой костюм, так смутивший Пиппарда, а теперь безнадежно испачканный, был подарком тети Вики. А россказням Мюлланда о брутальном славянине Фарли не поверил с самого начала. Он не сомневался, что история Корелла правдива, по крайней мере в общих чертах. Тем не менее… что-то здесь не состыковывалось, и это чувство крепло в Оскаре с каждой минутой. Внезапно его осенило – письмо! Как мог он забыть о нем? Письмо, вот что в первую очередь насторожило Пиппарда.

– Пиппард говорил мне о каком-то письме…

– Да… Письмо было.

– Что это было за письмо?

– Оно здесь, – Корелл показал на внутренний карман.

– Но в Уилмслоу вы говорили, что передали нам все?

– Неужели вы до сих пор не поняли, с каким идиотом имеете дело? Я должен был отдать его вам, и мне не следовало сюда приезжать. Тем более встречаться с Пиппардом.

– Тем не менее вы сделали это.

– С самого начала этой истории я делал не то, что нужно.