Искушения олигархов

— У вас что, всегда так в вашем избиркоме работают? Вот теперь и понятно, откуда берутся «мёртвые души»… Умер мой Ефим, ещё в двухтысячном году, в августе. От воспаления лёгких. Так что уж извините. И отметьте теперь уж там, в ваших списках раз и навсегда…

— Извините, разные бывают накладки. Значит, говорите, в августе? — загранпаспорт на имя Карпинского был выдан одиннадцатого сентября двухтысячного. Вскоре после смерти Карпинского. Кто же тогда этот паспорт получил? Вот интересный вопрос.

Соловьёв достал из папки ксерокопию паспорта Карпинского:

— Посмотрите, пожалуйста, внимательно. Что здесь не так?

— Что не так? — взяв листок в руки, удивилась женщина. — Сейчас… Вот странно–то! На фото это не он, не Фима. Я этого человека не знаю. Хотя остальные данные — правильные. Родился двадцать третьего октября шестьдесят четвёртого года, в городе Наволоки Ивановской области… А фото — точно чужое. Он паспорт этот заграничный хотел получить, как раз и документы все подал. Мы вместе подали. Да вот я получила, а он не успел. Мой–то где–то в бумагах лежит. Показать?

— Нет, спасибо, — остановил женщину Соловьёв.

— Он тогда говорил: Оля, давай паспорта оформим заграничные. Хоть в Турцию когда на курорт съездим. Он всё надеялся денег на своём бизнесе заработать…

— Так он не был строителем?

— Кто, Фима? — усмехнулась Ольга Ильинична. — Да он и розетку–то дома починить не мог. Не то, чтобы построить что–нибудь. Он снабженцем служил на заводе автокранов. А потом в бизнес подался. Арендовали на пару с приятелем, бывшим одноклассником, киоск на рынке, продуктами торговали. Одно разорение, а не бизнес… А вы случаем не из милиции, товарищ…

— Орлов, — отрекомендовался Соловьёв. — Из органов. Нас очень интересует человек, чья фотография помещена в паспорте, который выдали на имя вашего мужа. Мы вам очень благодарны за предоставленные сведения. И прошу вас держать в тайне всё, о чём мы тут с вами говорили. Хорошо?

— Хорошо, — кивнула Ольга Ильинична. — Если этот, с фотографии, что–нибудь не то сделал, то вы уж его накажите. А мой Фима точно здесь не при чём. В могилке он давно, на старом Богородском кладбище, — Ольга Ильинична чуть всхлипнула. — Может, всё же чайку? — поинтересовалась она ещё раз, увидев, что Соловьёв поднимается из–за стола.

От чая Соловьёв отказался. Можно было возвращаться в Москву. Не разбираться же теперь, в самом деле, в тех делах, что творились в местном ОВИРе, и кто конкретно получил взятку за выдачу загранпаспорта умершему человеку, да ещё с чужой фотографией. Теперь всё равно концов не найти. Ясно было одно. Что псевдо-Карпинский хорошо подготовился, прежде чем оказаться в кабине управления того самого крана.

А ведь всё это можно было бы и раньше раскопать, если бы Георгий Валентинович сам не приказал прекратить расследование. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда!

***

Уже шли третьи сутки, как бывший генеральский, а до того диссидентский ворон Карлуша жил на Красной площади.

Выбравшись поутру четырнадцатого числа из клетки, а потом — через форточку — из кабинета, Карлуша пролетел сначала недалеко. Ровно до Лобного места. Клевавшие вокруг этого самого места незнамо что голуби шумно взлетели, когда ворон опустился среди них. Голуби ворона не приняли. Впрочем, он на то и не рассчитывал.

Полетав немного по окрестностям, правда, не дальше берега Москвы–реки, Исторического музея и Тайницкого сада, Карлуша приземлился на газон возле захоронений у Кремлёвской стены. Пришла пора немного подкормиться, поклевав шишки голубых елей, росших здесь в изобилии. Хотя есть ворону не очень–то и хотелось. Он улетел вовсе не за этим. А зачем? Он и сам бы не смог объяснить, если б даже научился не просто говорить, а выражать свои глубинные, потаённые мысли.

Мог ли он вернуться обратно? Теоретически мог. Хотя и вряд ли он обращал внимание на то, что форточка в окне Фонда поддержки промышленников и предпринимателей с рокового утра его «улёта» постоянно была открыта, а свет в кабинете горел ночи напролёт.

Возвращение не входило в его планы. К собратьям Карл тоже присоединяться не спешил.

Инстинкт подсказывал ему что–то другое. Гораздо более важное, чем банальное возвращение. Видно, пришёл какой–то важный, главный час в его жизни.

Ночевал он в одной из ниш на Кремлёвской стене.

В пятом часу вечера к середине вторых суток пребывания на воле, Карлуша взмыл вверх и посмотрел вниз с высоты своего птичьего полёта. Брусчатка Красной площади была запорошена первым, похожим на рассыпанный стиральный порошок снежком.

Мельчайший крупчатый снег лежал и на крыше мавзолея, и на правительственной трибуне, которая располагалась над надписью «ЛЕНИН».

Карлуша, сделав крутой разворот над площадью, спланировал прямо на каменный парапет этой самой трибуны. По центру. Примерно в то место, где раньше, в дни больших пролетарский праздников устанавливали микрофоны.