Искушенные обманом

Я думал, что она в шоке, но, похоже, это не прошло. Случаев, когда я слышу ее голос, становится все меньше. Лия не просто глушит себя во время секса. Она делает это все время.

Сейчас она разговаривает только с Джереми, и мне приходится пробираться за спиной каждого, как вору, в свой собственный гребаный дом, чтобы услышать ее.

Но иногда, даже с Джереми, она впадает в оцепенение. Он зовет ее по имени, а когда она не отвечает, подходит ко мне и плачет, потому что мама с ним не разговаривает.

Она даже не понимает, когда это происходит.

Выйдя из транса, она обнимает его и говорит, что ей очень жаль и что это больше не повторится.

Но это происходит снова и снова. Ее растерянное состояние повторяется достаточно часто, и я беспокоюсь. Не только о ней, но и о Джереми. Он маленький и привязан к ней, и, если она будет продолжать отключаться в его присутствии, он воспримет это как отказ, и это травмирует его.

Мне придется постепенно отстранять его от нее, пока она не придет в норму. Хотя я ненавижу их разлучать, это для его же блага. Я знаю, что такое детская травма, и мой сын не будет переживать мою жизнь. По крайней мере, я могу защитить его, как не смог мой отец.

– Папа! – Джереми врывается в кухню, где я пью стакан воды, его маленькие ножки шлепают по полу в спешке.

Сейчас десять вечера, и ему давно пора спать. Должно быть, он выскользнул из своей комнаты, чтобы попасть в хозяйскую спальню. Я часто вижу, как он прижимается к Лие, словно хочет наверстать упущенное за то время, что она отгородилась от него и от всего мира.

Однако она не обнимает его в ответ. Лия снова засыпает в своей позе трупа, все её тело окоченело, и бесконечные кошмары терзают ее покой.

Я ловлю Джереми и поднимаю его на руки, когда он ударяется о мою ногу. Когда я смотрю в его мокрые от слез глаза, у меня внутри все сжимается.

– В чем дело, Malysh?

– М-мамочка... помоги… Мамочка…

– Что случилось? – Я уже поднимаюсь по лестнице в спальню. Джереми шмыгает носом, его пальцы дрожат, когда он крепко обнимает меня за шею.

Мои ноги останавливаются в дверном проеме, когда сцена разворачивается передо мной. Лия ворочается во сне, пальцы впиваются в матрас, и пена образуется по обе стороны ее рта.

Черт.

Я опускаю Джереми на пол и пытаюсь говорить мягко.

– Оставайся здесь, Malysh.

Он кивает, шмыгая носом.

Я в несколько шагов преодолеваю расстояние до кровати и сажусь на матрас. В то время как кошмары Лии вернулись с удвоенной силой, это первый раз, когда они были такими жестокими.

Я хватаю ее за плечи, трясу.

– Проснись, Лия.

Она булькает, еще больше пены покрывает ее светлую кожу, а лицо синеет.

Она не дышит.

– Лия! – Мой голос повышается, и на этот раз я трясу ее еще сильнее. – Проснись! Ну-ка, Леночка, открой глаза.

Она делает глубокий вдох, когда внезапно просыпается, ее глаза открыты, но остекленели. Потом она начинает плакать, как маленький ребенок, и ее пальцы впиваются в мое предплечье, издавая гортанный, затравленный звук.

– Мама… Я хочу маму…

– Эй, – успокаиваю я, притягивая ее к себе и обнимая. – Это всего лишь кошмар.

Она замирает на мгновение, шмыгая носом, и ее пальцы погружаются в мою грудь, как будто она хочет почувствовать меня. Я поглаживаю ее темные пряди и вдыхаю ее вызывающий привыкание аромат роз.

Джереми медленно приближается к нам, в его пытливых серых глазах блестят слезы.

– Ты в порядке, мамочка?

Она отстраняется от меня и улыбается ему.

– Да, ангел. Маме просто приснился плохой сон.

Он тычет в меня пальцем.

– Папа заставит их всех уйти.

Выражение ее лица падает, но она все равно кивает. После того как он целует ее на ночь, я несу Джереми в его комнату и остаюсь с ним, пока он не засыпает.

Когда я возвращаюсь в спальню, Лия уже сидит в постели.

Я закрываю дверь и снимаю пиджак, стоя перед туалетным столиком и встречаясь с ней взглядом через зеркало.

– Что происходит, Лия?

– А? – Ее остекленевшие глаза медленно встречаются с моими. Я ненавижу видеть ее в таком состоянии, ненавижу, что в последнее время она не в себе.

– Это шок от стрельбы? Может быть, тебя отвезти к психотерапевту?

Она качает головой, тихо усмехаясь.

– Так и должно было быть.

– Что должно быть?

– Ничего.

– Это явно не ничего. Что происходит?

– Ты больше никогда не спрашивал о моих родителях, – ни с того ни с сего говорит она. – Но, с другой стороны, ты никогда по-настоящему не заботился обо мне.

Я поворачиваюсь к ней лицом, мускул дергается на моей челюсти. Неужели она действительно в это верит? Неужели она, черт возьми, думает, что я поставил бы себя в невыгодное положение в братстве, если бы мне было все равно?

Конечно, это может быть не тот тип ухода, который ей нужен, но я держу ее и нашего сына в безопасности.

Я искал ублюдка, который пытался застрелить меня в тот день, но безрезультатно. Человек, которого мы нашли мертвым с пулей в затылке, был восточноевропейским наемником, который мог работать на кого угодно.