Искуситель

— Уильямс говорит, — услышал я. — Тут у меня только что побывал Олбрайт в ужасно расстроенных чувствах. Наплел мне с три короба бессвязного вздору насчет вашего неподчинения и нелойяльности. Хотелось бы выслушать и другую сторону.

Призвав на помощь все свое самообладание, я подробно пересказал Уильямсу последний свой разговор с Олбрайтом.

— Так я и думал, — подытожил Уильямс. — Не спешите прибираться на письменном столе. Не все еще потеряно. Мы с Олбрайтом поговорим по душам. О результатах сообщу. Позвоните мне перед самым концом рабочего дня.

Попозже я разузнал подробности по беспроволочному телеграфу конторских сплетников:

«Входя, Олбрайт прямо кипел, — рассказывали мне. — Я не знал, в чем там дело, но понимал: случилось нечто из ряда вон выходящее. А мистер Уильямс сохранял спокойствие. Он смолчал и позволил Олбрайту изобразить первую скрипку. Олбрайту от этого легче не стало. Он брызгал слюной, но не знал толком, что же говорить. А мистер Уильямс не стал ему подсказывать. Голос Олбрайта разносился по всей конторе. А мистер Уильямс, когда выйдет из себя, тоже не безмолвная статуя. «Джеймса надо уволить, — говорит Олбрайт. — Этот иностранец никогда мне не нравился. Так я и думал, что со дня на день он сыграет с нами какую–нибудь мерзкую шутку. Сколько раз я вам твердил, Уильямс: в фирму следует брать добрых американцев из старинных семейств». И продолжает: «Вы спрашиваете, что такого натворил Джеймс. Что ж, отвечу. Тайком от нас съездил к Вудбери. Не знаю уж, какой заговор они там состряпали. Знаю только, что у Джеймса хватило дерзости вручить Вудбери Фултонову медаль от имени Колумбийского судостроительного института. Объединясь, Джеймс и Вудбери могут натворить немало бед. После такого поступка Джеймсу нельзя доверять». «Я был в курсе визита к Вудбери, — сказал на это мистер Уильямс, — и одобрял его. Джеймс заблаговременно выяснил, как я отнесусь к такому визиту, и получил мое разрешение. А что оставалось делать? Эту медаль открытым голосоваяим присудил Вудбери Колумбийский судостроительный институт, а Джеймс там — ученый секретарь. Да оно и к лучшему. То, что главный инженер фирмы «Уильямс и Олбрайт» занимает такое положение в Колумбийском институте, — большая честь для фирмы». «Не понимаю я вас, — не унимался Олбрайт. — Как ученый секретарь института, Джеймс мог бы заморозить эту премию на корню. А если уж и официальное положение этого не позволило, мог бы выслать медаль почтой. Незачем было лично соваться к Вудбери и обделывать с ним бог весть какие тайные делишки. Я как видный акционер нашей фирмы и ее вице–президент требую немедленного увольнения Джеймса!» Мистер Уильямс взял еще тоном выше. Надо отдать ему должное, умеет он заорать, если по–настоящему разозлится. «Послушайте, Олбрайт, — говорит, — достаточно я от вас натерпелся. Мне уже давно хочется поставить вас на место. Джеймс обо всем со мной советуется, он первоклассный инженер, беззаветно предан интересам фирмы. Обойтись без него мы не можем, да и не собираемся без него обходиться. Джеймс находит, что по нашей вине Вудбери незаслуженно пострадал. Ну и я то же самое нахожу. Судостроительной техникой мы занимаемся не для поправки здоровья, и, если бизнес того требовал, я шуровал немилосердно. Таковы правила игры, и я в нее так играл. А безвозмездная мстительность — бессмыслица. Джеймс крайне недоволен тем, что мы не только стащили изобретения Вудбери из под носа у автора, но и впридачу посягнули на его доброе имя. Если я хоть что–то понимаю в характере Вудбери, первое он стерпит, а второе — никогда. Джеймс хотел хотя бы уважить старика. Я всецело присоединялся».