Бертран Рассел, много лет трудившийся над основами математики[369]
, как-то заметил: «…Степень нечеткости не осознается вплоть до попытки нечто прояснить, а все точное столь далеко от всего того, о чем мы обычно мыслим, что нельзя и на мгновение предположить, что же мы на самом деле имеем в виду, когда выражаем наши мысли»[370][371]. Трудно найти лучшего комментария к проблемам, относящимся к методу точной спецификации. Возьмем, например, возможное объяснение первого закона Азимова. Значит ли он, что робот должен минимизировать вероятность нанесения вреда любому человеку? В этом случае остальные законы становятся ненужными, поскольку у ИИ всегда есть возможность совершить некоторое действие, которое будет иметь хотя бы микроскопическую вероятность причинить вред кому-то из людей. Как роботу сопоставить высокий риск причинения вреда нескольким людям и небольшой риск причинения вреда множеству людей? Другой мучительный вопрос: как нам определить само понятие «вред»? На каких весах взвесить разницу между вредом, причиненным физической болью, вредом, нанесенным нашему вкусу архитектурным уродом, и вредом, приносимым социальной несправедливостью? Будет ли нанесен вред садисту, которому не дадут мучить его жертву? А как мы определим понятие «человек»? Почему не принимаются во внимание остальные обладающие разными добродетелями существа, скажем, животные, наделенные чувствами, и системы машинного интеллекта? Чем больше думаешь над этим, тем больше вопросов возникает.Самым близким аналогом системы правил, регулирующих действия сверхразума, — аналогом, с которым мы сталкиваемся довольно часто, — является правовая система. Но системы правосудия, во-первых, создавались в течение долгого времени методом проб и ошибок, во-вторых, они регулируют жизнь человеческого общества, меняющегося сравнительно медленно, в-третьих, при необходимости какой-то законодательный акт всегда можно подправить или радикально пересмотреть. Но важнее всего другое: когда суду — инстанция, которой единственной принадлежит право осуществлять правосудие, — приходится иметь дело с логически возможными интерпретациями законов, явно непредусмотренными законодателями, то и судьи, и присяжные призывают свой здравый смысл и начинают руководствоваться моральными нормами. Что касается нашей проблемы, то, вероятно, человек просто не в состоянии вразумительно и скрупулезно прописать правила — правила, которые должны быть организованы в весьма сложную систему; правила, которыми сам человек мог бы уверенно оперировать буквально с первого раза; правила, на которые можно было бы опереться при любых обстоятельствах[372]
.Теперь посмотрим на метод точной спецификации с точки зрения принципа консеквенциализма — и увидим те же самые проблемы. Это относится даже к ситуации, когда ИИ предназначен служить будто бы простым целям, например отобрать для себя несколько постулатов классического утилитаризма[373]
и сделать все, чтобы воплотить их «в жизнь». Возьмем совсем конкретную задачу, которая могла бы быть поставлена перед ИИ: «Рассчитать ожидаемое соотношение удовольствия и страдания в мире и определить максимальное значение этой величины» — действительно, задание не слишком сложное. Теперь, чтобы условие было безотказно выполнено, следует написать исходный код. Однако прежде потребуется дать точное определение понятиям «удовольствие» и «страдание» — то есть программисту придется поднять целый пласт вечных вопросов философии, над которыми бились лучшие умы человечества. Но дело этим не ограничится: написанный на чьем-то родном языке «трактат» следует тем или иным способом переложить на язык программирования.