Искусственный отбор

Мир утонул в яркой голубоватой вспышке. Цвета и тени исчезли, остались лишь смутные очертания стен, окон и люков, карандашный набросок демона, вызванный больной фантазией неизвестного художника. Раздалось угрожающее шипение, затем мокрый хруст. Игоря окатило какой-то липкой дрянью, и без того истерзанную спину и шею обожгло.

Вторая вспышка – и грудь Аватара взорвалась брызгами кипящей смазки, третья – и пошел едкий дым, голова загорелась как лучина. Дрон пошатнулся и рухнул с другой стороны груды мусора, продолжая лениво и чадно гореть. Когтистая лапа конвульсивно дернулась, загребла пыль и замерла.

Наполовину ослепший, ничего не понимающий и шипящий от боли законник откатился к стене. Услышал мягкие шаги, оглянулся и встретился с насмешливым взглядом Артура Геринга.

Чистенький и холеный, в элегантном костюме резидент ПСБ выглядел на фоне общей разрухи как минимум странно. Жидкие светлые волосы трепал ветер, пепел и зола липли к белой рубахе. Лицо потеряло округлость, кожа туго обтягивала череп, щеки запали, а от левой скулы к губам пролег уродливый шрам. Но по-прежнему пухлые губы кривились в жестокой улыбке, в светлых глазах мерцало торжество.

– Ба! Какая встреча! Давно не виделись, Игорь Константинович. Не поверите, соскучился как за родным.

– Могли бы и раньше примчаться, – проворчал беглец. И хрипло расхохотался. Искренне, с облегчением.

Он выиграл. Замысел с телефоном удался. Пусть не так, как планировал изначально, но расчет оправдался… оправдался!

В зрачках Геринга мелькнуло искреннее недоумение, неуверенность. Безопасник нахмурился, резко приказал:

– Подберите его! Улетаем.

Из технологического тоннеля выскочили два бойца в форме ПСБ, подхватили Игоря и бесцеремонно поволокли прочь. Но Миронов и не пытался сопротивляться, лишь хохотал как безумец.

Он выиграл. Несмотря ни на что.

Глава 7 Наблюдатель

Ветер свистел и завывал как раненый зверь. То затихал, прячась за стертыми временем каменными зубами скал, то принимался яростно метаться, словно пес, гоняющийся за своим хвостом. Прыгал по кронам деревьев, дергал ветки и шуршал листвой. Сбивал капли воды, взлетал вверх и гонял последние обрывки дождевых туч.

Каждый порыв приносил новые запахи. Порой это был густой и пьянящий хвойный дух. Иногда – мокрые камни и свежесть горных вершин, пряные травы. Но чаще – дым и гарь с оттенком страданий.

Ветер чувствовал смерть. И оттого волновался, бесился.

Игорь старался не прислушиваться. Если отключить часть чувств, сузить восприятие, мир становился гораздо дружелюбнее. Солнечные лучи проникали сквозь закрытые веки, окрашивая вселенную в медовый оттенок, приятно грели грудь. Спину холодила сырая после дождя земля, а мелкие острые травинки покалывали кожу сквозь толстую ткань комбинезона. И тот же ветер дарил облегчение, унимал зуд в подживающих ранах. Сосредоточившись получше, можно представить, что лежишь на одинокой полянке после долгой дороги, и вокруг нет ни души, нет проблем и опасностей.

Катарсис.

Вот только ложь это и самообман. Как ни отмахивайся от реальности, она ворвется в твои грезы, сломает мечты и фантазии.

И словно в насмешку земля дрогнула, сквозь воображаемую стену прорвались звуки: гул, свист реактивных двигателей, приглушенные взрывы. Невдалеке слышался топот, людские голоса, кто-то резко отдавал команды.

Миронов невольно напрягся, и тут же поплатился – мышцы свело судорогой, возникло несколько очагов боли, а тело невыносимо зачесалось.

Плевать! Я мышка. Или нет, змейка… Змейки ведь греются на солнце? И линяют, да…

Поддев когтем кожу на виске, где зудело совсем уж невыносимо, он содрал целый лоскут – от волос и до ключицы, – брезгливо отбросил. Зажмурился сильнее, попытался представить, как потоки тепла идут в то место и превращаются в новую, здоровую кожу. Мягкий жар послушно собрался у скулы, погасил неприятные ощущения.

Управлением регенерацией бывший агент занимался с тех пор, как попал на поверхность. Поначалу испытывал такую боль, что не мог двигаться и говорить, с трудом дышал и вообще выглядел как хорошо пропеченная отбивная. И потому все то время, пока летел в десантном челноке, пока валялся на носилках в палатке санитаров, обращался к организму: уговаривал, представлял, использовал волю и фантазию.

Собственно, а что ему оставалось делать? Конечно, в слова Боровина насчет осознанных метаморфоз верилось с трудом. Но когда ты в отчаянии, то поверишь и в черта, и в Бога, и в шепотки бабки-гадалки, и в честных политиков.

Но как ни странно получилось.

Это походило на тоненькие ниточки тепла в теле, на солнечные лучи, которые рождались где-то между животом и грудью, мягко перетекали к органам и мышцам. И там, где концентрировалось больше зноя, заживление шло быстрее.