Искусство быть свидетелем, или как вести себя на допросе

Закон прямо запрещает задавать наводящие вопросы (п. 2 ст. 189 УПК РФ). Например, нельзя спрашивать: «Приносил ли вам Н. такую‑то вещь?» Следует спросить: «Приносил ли вам Н. какие‑либо вещи?» Если далее вы говорите, что не знаете, о каком Н. идет речь, и хотели бы увидеть его фотографию, следователь не имеет права показать вам одну фотографию (это было бы наводящим вопросом). Он должен показать сразу несколько фото, чтобы вы сами узнали Н. на одном из них. Подобную просьбу не так легко выполнить. Тем более вся процедура опознания должна совершаться в присутствии понятых и оформляться протоколом.

Ну, а если вы отказываетесь отвечать на вопрос, не пренебрегайте возможностью усилить вашу аргументацию. Например, можно ответить так: «Ваш вопрос не имеет отношения к делу, поэтому я не желаю на него отвечать». А можно иначе: «Я готов ответить на ваш вопрос, если вы объясните, что он имеет отношение к делу». Затем, после записи в протокол объяснений следователя, пишите: «Тем более, то‑то и то‑то окончательно убеждает меня, что заданный вопрос не имеет отношения к делу» (сито «О»).

Приведем пример того, что такое нравственная допустимость, или как отвечать на очень простой вопрос (сито «Д»).

Свидетель: Действительно, обвиняемый играл на пианино. Но я просил бы вас не писать об этом в протоколе.

Следователь: Почему?

Свидетель: Непонятно? Андрей — мой друг, а вы — враг. Андрей выйдет из тюрьмы. Он спросит меня: «Зачем ты сказал про пианино?», — а я что отвечу?

Невинное признание, что вы одалживали у подсудимого зонтик, может быть передано ему в столь оригинальной форме, что человек, просидевший почти год в тюрьме, наконец «поймет»: им все известно. Хорошо, если в результате он покажет, где спрятал 100 кг золота, а если он с испугу признается, что рыл подкоп в Бомбей, чтобы произвести теракт?

Мы не призывает вас к скрытности. Конспирация — это не для вас, а для них. И пожалуйста, не бойтесь. Не бойтесь неосторожных разговоров по телефону. Не бойтесь небольших личных неприятностей. Зато бойтесь признаваться следователю, что в гостях вы пили шампанское. Чего доброго, о ваших знакомых напишут фельетон, в котором шампанское благодаря вам потечет рекой.

В. Альбрехт в 1970‑е годы прочитал на квартирах множество лекций о правилах поведения на допросах: «Людей это волновало, потому что их довольно часто вызывали на допросы. Но в конце моих лекций о допросах люди обычно спрашивали: что нам говорить, если нас завтра вызовут и спросят, о чем мы здесь говорили? Я им отвечал: „Надо говорить, что мы здесь говорили о том, что говорить, если нас завтра вызовут и попросят рассказать, о чем мы здесь говорили“. Тогда они меня спрашивали: „А если спросят, с кем мы об этом говорили?“ — „Нужно сказать: смотря о чем говорили“. Надо заставить их повторить эту галиматью о том, что говорить, если нас завтра вызовут и… В конце концов те, кто будут спрашивать, поймут, что спрашивают глупость».

Правила В. Альбрехта легко усваиваются и легко применяются на практике в самых неожиданных ситуациях. Как‑то ему рассказали про одну его бывшую слушательницу, которая уверена, что своими лекциями он спас ее от беды.

По указанию сотрудника КГБ ее задержал милиционер и попросил открыть сумочку. В сумочке было кое‑что не для милицейских глаз. Но дама попросила оформить протокол обыска и позвать понятых. В результате ее почти сразу отпустили, не обыскивая. В. Альбрехт говорит, что ничего подобного он ей не советовал. Он рассказывал совершенно другие истории, но в ее сознании они так преломились.

Почему же ее отпустили? Возможно, у милиционера не было бланка для протокола, он мог вообще не уметь писать протокол. Не было под руками нужных понятых: нельзя же брать понятых прямо с улицы, не зная, что лежит в сумочке. Да и зачем ему связываться? Если бы дама безропотно открыла сумочку, дело другое. Правда, разве не мог милиционер вырвать у нее из рук сумочку и посмотреть, что в ней лежит?

В. Альбрехт говорит: «Все зависело от поведения человека, от города, в котором это происходило. Я ездил по многим городам, меня часто задерживали, обыскивали.

Но у меня с собой всегда был паспорт, а в паспорте лежал Указ Верховного Совета о правах и обязанностях милиции. Я всегда вызывался писать объяснение, в котором густо цитировал этот Указ. Обычно в милиции ко мне относились с благожелательным любопытством».