Искусство и его жертвы

— Вы даете слово, что могу быть спокойна за мою репутацию?

— Слово джентльмена.

Помолчав, Лидия спросила:

— А Надин Нарышкина тоже с нами?

— Нет, она не знает об этой вылазке.

— Не хотите ее позвать?

Он тряхнул кудрями:

— Ни малейшего, признаться, желания. Слишком поедает меня глазами.

Дама рассмеялась:

— Да, в таком случае не надо. А когда же ехать?

— Вот сейчас непосредственно и ехать.

— Как — сейчас? Так рано?

— В том-то все и дело. Отчего я приехал ни свет ни заря?

— Но позвольте мне привести себя в порядок!

— Полчаса вам достаточно?

— Я надеюсь.

— Буду ждать в коляске около ворот.

Что тут началось! "Груня, Груня, скорее, крепдешиновое платье в горошек. Ах, оно не глажено! А вот это, с ромашками? Хорошо, давай в синюю полоску. Шляпку приготовь. Нет, другую, в виде цилиндрика. Умываться, умываться! Фр-р, вода холодная… Нет, не надо греть, лучше освежи туфельки бархоткой. Синие, на каблучках. Где большая расческа? Господи, какое безумие. Для чего мне такие встряски? Заколи на затылке. Груня, где ты? Зашнуруй корсет. Подожди, туфельки пока брось, надо шнуровать…"

В общем, собиралась три четверти часа. Вышла раскрасневшаяся, задорная. Молодой человек вскочил, подал руку и помог забраться на ступеньку коляски. Сам устроился рядом, хлопнул дверцей и сказал вознице:

— Allons, allons![7]

Повернулся к спутнице, улыбнулся лучисто:

— Вы очаровательны.

— Мерси бьен. Я надеюсь вас не опозорить перед друзьями.

— О, они сойдут с ума от восторга!

Ехать было недалеко — прямо по Елисейским Полям, а затем налево. Превращение Булонского леса в обустроенный городской парк состоится десятилетием позже, а тогда он действительно походил местами на обычный лес: рощицы, полянки, небольшие милые озерца, поросшие камышом, тропки и поваленные бурей деревья. Солнце уже выглядывало из-за фиолетовых крон, рассыпая золотые монетки, воздух был звонок, как хрусталь, и, казалось, при неосторожном движении можно его разбить. Радостно чирикали птицы.

— Хорошо-то как! — нежилась мадам Нессельроде. — Там, где я живу, под Подольском, тоже великолепные леса, но все больше хвойные — сосны, ели. Воздух не такой: говорят, целебный.

— О, у нас не менее благотворный. Возбуждающий чувственность.

— Вы, должно быть, шутите?

— Нет, серьезно. Это место для романтических встреч. И особенно в теплое время года.

— Но ведь мы не на свидание едем, сударь, а всего лишь на пикник? — приоткрыв глаза, посмотрела на кавалера изучающе.

— Почему бы не совместить и то, и другое?

— Речь вели только о прогулке. Вы клялись, что не будет никаких домогательств.

— И не будет, правда. Но зачем стремиться предугадать?

Лидия нахмурилась:

— Нет, не смейте. Или я велю повернуть назад.

— Ах, оставьте, умоляю. Не драматизируйте. Отчего русские все такие серьезные по части морали?

— Оттого что мы православные. А по-вашему — ортодоксы.

— Вы теперь во Франции. А во Франции ортодоксов не понимают.

— Где вам, лягушатникам, понять славянскую душу!

Александр отчаянно рассмеялся, весело запрокинув голову.

Вскоре нашли поляну, где уже собрались остальные участники пикника — пять дам и пять кавалеров. На траве был расстелен ковер, а на нем стояли оплетенные кувшины с вином и корзинки с фруктами, свежей выпечкой. Дамы в летних, полупрозрачных платьях, две вообще без шляпок; молодые люди в рубашках апаш, праздничные, игривые. Радостно приветствовали Дюма с его спутницей.

— Господа, позвольте вам представить мадам Нессельроде. Родственницу мадам Калергис: та доводится мсье Нессельроде двоюродной сестрой.

Все заулыбались еще больше и закивали. А Мишель Марсо, рыжий лохматый бородач, больше похожий на мясника, чем на графика-иллюстратора, предложил выпить за новое знакомство. Лидия уселась тоже на ковер и взяла стаканчик, наполненный темно-рубиновым напитком. Стала чокаться приветливо: "Votre santé, votre santé!"[8] Тепловатое сухое вино ласково согрело желудок, а затем разлилось по всему телу. Кто-то специальными ножницами для разделки жареной птицы ловко раскусил на части несколько тушек каплунов, извлеченных из вощеной бумаги, — с аппетитной коричневой корочкой, в ароматных специях. Ели их руками, утирая сальные пальцы и губы белыми льняными салфетками. Точно так же, руками, без столовых приборов, отправляли в рот свежие пикули — мелкие огурчики, помидорчики, патиссончики. Заправляя их хрустящим багетом, рваным на куски. Было легко и непринужденно, без церемоний, как-то по-студенчески. Молодые люди острили, дамы покатывались со смеху, и чем больше было всеми выпито, тем смелее и откровеннее становились шутки, тем неукротимей и звонче хохот. Лидия почувствовала легкое головокружение, алкоголь подействовал, и, боясь совсем опьянеть, повернулась к своему кавалеру:

— Александр, отчего бы не прогуляться к берегу пруда? Мне пора пройтись, освежить лицо холодной водичкой. А не то рискую улечься на ковер и уснуть.

— Воля ваша, сударыня, — протянул ей руку, помогая подняться.