Искусство и его жертвы

Жили мы в своем доме, а точнее — в небольшом замке Куртавенель (это в 50 км к юго-востоку от Парижа, близ местечка Розэ в округе Бри). Двухэтажный, с башенками, он был мил и уютен, комнат много, всем хватало места, в том числе заезжим гостям — от Гуно и Сен-Санса до Флобера с Тургелем. Церковь была в Розе, мама посещала ее регулярно (все испанцы — истовые католики) и брала меня с собой, папа — очень редко (он к религиям и церковникам относился скептически, но, по-моему, в Бога все-таки верил). Мама с папой часто покидали меня, уезжая на мамины гастроли, я же оставалась на попечении гувернантки и учителей. Из предметов больше остальных занимала меня музыка: к девяти годам я уже прилично играла на фортепьяно, пела и пыталась кое-что сочинять. Мне характер, слава Богу, достался от папы: рассудительность и спокойствие были моими главными чертами, мне скакать и беситься никогда не хотелось, мамина непредсказуемость, а порою вздорность — не в моей натуре. И поэтому нравились мне такие же люди — аккуратные, педантичные, сдержанные. А поскольку Полинетт показалась мне вначале именно такой, попыталась с ней подружиться.

Мама сказала: "Девочка моя, прояви снисходительность к маленькой бедняжке — ведь она ничего не знает в жизни, ничего не видела и нигде не бывала: в детстве ее отдали в самую простую крестьянскую семью, и она выполняла самые обычные крестьянские обязанности, из наук может лишь считать и писать, да и то по-русски. Будь ей если не сестрой, то хотя бы подругой". — "Хорошо, мамочка, — согласилась я, — только как мне с ней общаться, если по-французски она и двух слов не знает?" — "Помоги, подскажи, будь наставницей в языке. Ну, и я, если что, приду на помощь". (Мама говорила свободно по-испански, итальянски, немецки, английски и с трудом, но по-русски тоже.)

Вот мой первый диалог с Полинетт (мама переводила):

— Бонжур, мадемуазель Полинетт, как поживаете?

— Бонжур, мадемуазель Луиза. Хорошо, спасибо.

— Как прошло ваше путешествие из России?

— Хорошо, спасибо. Только очень долго. Очень утомилась.

— Вы родились в Петербурге?

— Нет, в Москве. Но меня увезли из Москвы совсем крошкой, ничего не помню. А потом ни разу не покидала Спасского.

— Что такое Спасское?

— Это родовое имение моей бабушки и отца. Спасское-Лутовиново. Девичья фамилия моей бабушки — Лутовинова.

— Много у вас во служении работников?

— Более трех тысяч.

— Пресвятая Дева! Целый городок!

— Нет, они не только в Спасском, но в других деревнях тоже. Крепостные.

— Что значит "крепостные"?

— В собственности у бабушки.

— В собственности? Как рабы?

— Я не понимаю, что значит "рабы"? Как это?

— Раб — это работник, полностью принадлежащий хозяину, как вещь: господин вправе им распоряжаться, даже продать.

— Да, тогда крепостные — это рабы.

— Бог ты мой! И они не ропщут, не протестуют?

— Всякое бывает. Но бунтовщиков жестоко наказывают.

— Бьют?

— Могут и побить, и сослать в Сибирь.

— Страшная страна!

— В чем-то страшная, в чем-то и прекрасная.

— В чем же?

— Замечательная природа, сказки, песни народные.

— Песни? Можете нам спеть?

— Ах, простите, как-то не решаюсь.

— Глупости какие — мы не будем строго судить. Спойте, спойте!

И она спела — очень высоко по тембру, чуть фальшивя в некоторых местах, но с большой душой:

Вдоль да по речке,

Вдоль да по КазанкеСерый селезень плывет…

Мама и я наградили ее вокал аплодисментами. Полинетт сидела от смущения вся пунцовая.

— Будете учиться со мною музыке?

— Я бы с удовольствием, мадемуазель Луиза, если это возможно.

— В нашей стране нет ничего невозможного.

2.

Вскоре из письма маме, присланного Тургелем из России, мы узнали, что тогда же, в ноябре, умерла его матушка, Варвара Петровна Тургенева-Лутовинова, соответственно, бабушка Полинетт. Внучке сообщили. Но она не выразила никаких чувств, даже не вздохнула. А в ответ на наше с мамой недоумение так сказала:

— Бабушка меня не любила, не воспитывала, не пестовала, отдала в семью своего дворецкого. Попрощаться со мною и то не вышла перед отъездом. Что же я могу к ней испытывать? — Помолчав, добавила: — Всех держала в черном теле. Даже сыновей. Уж не говоря про дворню. Чуть не по нее — сразу сечь. А еще был случай: как-то разбудил ее лай собачки, что была любимицей одного из наших дворовых мужиков, так Варвара Петровна приказала ему собачку утопить. Мы весьма печалились по этому поводу. — Но в конце концов Полинетт перекрестилась по-своему, справа налево и тремя пальцами: — Царствие небесное рабе Божьей. Хоть и не любила меня, а все-таки бабушка.

Нет худа без добра: из другого письма Тургеля мы узнали, что они с братом вступили в права наследства, и теперь он полноправный хозяин Спасского-Лутовинова и вообще солидного капитала. Как большой либерал и прогрессист собирался дать вольную всем своим крепостным. А, закончив хозяйственные дела на Родине, сразу же хотел приехать в Париж.