Искусство и его жертвы

Нет, Гастон меня по-своему любил, часто защищал перед матерью и с большим удовольствием предавался плотским утехам по ночам, говоря (полушутя-полусерьезно), что иметь жену много выгоднее, чем платить каждый раз непотребным девкам. Я смиренно принимала все его ласки. А по праздникам подносил хоть и недорогие, но все же подарки — то колечко, то брошку, то сережки…

Я поддерживала переписку с отцом и Сарой — пусть не регулярную, раз примерно в полтора-два месяца, но весьма настраивавшую меня на смирение и покой. Сара родила мальчика, и они с супругом окрестили сына Жак (по-английски — Джек) — в честь покойного отца Жерара. Очень были счастливы. А отец мой делился своими литературными успехами, впечатлениями от критики вышедшего в России романа "Дым", об установившейся дружбе с Гонкуром и, само собой, о семье Виардо. У Луи назревали крупные неприятности со стороны властей (он открыто выступал против перехода от республики к империи, называя Наполеона III полным ничтожеством), и пришлось им уехать в Баден-Баден, срочно, по дешевке продав Куртавенель. А когда разразилась франко-прусская война, напугавшая всех, думали они бежать еще дальше — чуть ли не в Россию. Но, по счастью, Наполеон III быстро пал, а потом пала и Парижская коммуна, обстановка начала успокаиваться, и отец вместе с Виардо думал о возврате во Францию.

Но зато у Сары вышло все ужасно: беспокойный Жерар, несмотря на свою инвалидность, усидеть не смог дома и примкнул к коммунарам, а когда начался их разгром, вышел с оружием в руках на баррикады. И пропал без вести. Видимо, был убит, хоть и тела его не нашли среди покойных… Безутешная моя маленькая подруга оставаться в Париже больше не хотела и уехала с сыном в Лондон к тете Иннис — та была теперь хозяйкой частной школы (созданной в основном на деньги, заработанные у моего отца) — и пошла преподавать тоже…

Нас, провинциальных жителей Бургундии, ни война, ни коммуна никоим образом не коснулись. Мы, понятное дело, переживали, опасаясь, что пруссаки займут Ружмон, и готовились к обороне (а маркиз де Надайк уверял, что его замок неприступен и, укрывшись в нем, мы сумеем выдержать год осады), но германские войска наступали в основном на Париж и Дижон, оставляя нас в неприкосновенности. Из Италии на подмогу французам прибыл Гарибальди и командовал войсками около Дижона, то сдавая город, то потом опять занимая. В общем, мы спаслись, слава Провидению.

А когда мирный договор с Пруссией был подписан и в Париже провозгласили Третью республику, наша семья радовалась не столько из-за этого, сколько из-за того, что я вновь оказалась беременной. И Гастон, и Тереза стали относиться ко мне много лучше, избавляли от тяжелых работ по дому, я лежала много по совету врачей и питалась правильно. Бог услышал мои молитвы: по весне 1872 года родила девочку, окрещенную Жанной (в честь моего отца: ведь Иван — по-французски Жан).

2.

Написала отцу, сообщила, что сделала его дедом. И ждала ответного письма. Но ружмонский почтальон мсье Жамэ каждый раз на мои вопросы разводил с сожалением руками, соответствуя своей фамилии[20]. Я не знала, что и думать: может, с папой что-то случилось? Может быть, в обиде? Или же его нет вообще в Баден-Бадене и уехал в Россию? Даже плакала порой в огорчении.

Вдруг в передней шум. Что такое? Появляется свекровь с кривоватой улыбкой на устах (улыбаться широко никогда не умела), говорит: "Ну-ка, посмотри, кто к тебе приехал!" И из-за спины у нее возникает отец! Господи, вот счастье-то было!

Совершенно седой, как 70-летний старик (а на самом деле только 53). Но глаза веселые и счастливые. Обнял меня крепко, оба мы прослезились. Долго смотрел на Жанну в кроватке. А потом сказал:

— Вылитая матушка.

И действительно, чем-то напоминала покойницу Варвару Петровну. Я подумала: "Внешне — пусть, лишь бы характером не пошла в прабабку!"

Папа привез целый сак[21] с подарками — девочке, мне и Брюэрам, да еще и денег дал. И Тереза с Гастоном тоже не знали, где и как его усадить, чем попотчевать. Словом, радость была великая.

Посетили замок де Надайка, ужинали у маркиза и играли в карты (как всегда, в их любимый безик). Папа остался ночевать в гостевой комнате, а Гастон и я возвратились к себе домой. На другой день де Надайк и отец охотились в окрестных лесах, подстрелили косулю и за ужином лакомились олениной. А потом он уехал обратно в Баден-Баден. На прощанье обрадовал:

— Скоро будем видеться чаще. Думаем с Виардо прикупить усадьбу вблизи Парижа и потом туда перебраться.

Я, помедлив, произнесла:

— Только не обижайся… Не могу не спросить: снова ты и они — все вместе?

Он смутился, даже покраснел.

— Понимаешь, дочка… Их семья — вроде как и моя семья… мы привязаны друг к другу… и не можем врозь… — А потом прибавил: — Да и деньги на усадьбу даю я.

— Ах, вот как? Чья ж она тогда будет фактически, эта усадьба?

— Собственница — Полин. Я — пожизненный пользователь. — Помолчав, заверил: — Я построю себе небольшое шале там же, но отдельно. То есть жилье свое, только рядом…

Я, вздохнув, покачала головой:

— Ах, папа, папа…