Искусство любви

Спасаясь от колотушек и громко вопя, Дипсада, вырвавшись, побежала вон. Назон обратил разгорячённый взор к любимой. У той от испуга раскрылся ротик: прижав кулачки с зажатым в них золотым ожерельем к груди, она попятилась.

– Негодница! – завопил любовник. – Едва муж за дверь, она уже начинает торговать собой! – И. подскочив, залепил ей пощёчину.

Она рванулась прочь, однако он, удержав её, безжалостно ударил свою Терцию по другой щеке и, в довершение, схватил за волосы.

Едва шелковистая масса её волос рассыпалась по плечам, и Терция предстала маленькой, жалкой и растрёпанной, он тут же одумался и выпустил её. Испуганно глядя на разбушевавшегося любовника, она безмолствовала. Её личико было бледно; красные пятна – следы ударов рдели на щеках. Назону стало не по себе.

– Почему ты молчишь? Оправдывайся! Лги, изворачивайся! – потребовал он.

Из её глаз, полных изумления, страха и обиды, полились по щекам слёзы. Заслонившись ладонью, она отошла и села , всхлипывая.

– Что я наделал! – смутился Назон. – Вот сумасшедший… Не плачь, – попросил он. – Я виноват. Прости меня.

Приблизившись, он попытался отвести её руки от лица, но, резко освободившись, она продолжала неутешно рыдать. Следы ударов на её лице покраснели ещё больше; встревоженному юноше показалось даже, что её щека распухла.

– Я прямо варвар какой-то. Ударил свою милую девочку! Причёску ей растрепал. Прости меня, любимая. Но я вспомнить спокойно не могу, как эта злобная ведьма уговаривала тебя стать распутной лупой. Пусть боги пошлют ей нищую, одинокую старость. Пусть кости её не успокоятся в земле.

Терция молча всхлипывала. Он сыпал ласковыми словечками, просил ударить себя, клял свой буйный порыв, – она молчала. Тогда он бросился к её ногам. Так их и застала удивлённая Напе. Вырвавшись из рук Назона, Терция бросилась служанке на грудь. Напе, узнав о произошедшем, сердито пожелала Назону:

– Чтобы руки у тебя отсохли и отвалились.

– Пусть отвалятся, – покорно согласился он.

– Бесовестный! – разъярилась служанка. – Если бы ты ударил последнего из плебеев, и то понёс бы кару. Разве над госпожой у тебя больше прав?

Назон снова упал к ногам любимой:

– Вцепись мне в лицо ногтями, рви волосы, выцарапай глаза, но прости!

Терция оттолкнула его коленом.

– Иди домой, – велела Напе. – Госпожа не хочет тебя видеть.

– Не уйду, пока меня не простят.

– Тебя никогда не простят. Уходи, не то тебя выведут под локти.

– Так я лягу за порогом и стану плакать.

– На здоровье. Бессовестный! – были последние слова, которые он услышал в доме милой.

Он шёл домой, не видя дороги. Бледное, испуганное личико Терции стояло у него перед глазами. Как она оробела, бедняжка, при виде его гнева. А когда он ударил её, как изумилась и как горько расплакалась! Безумец, он посмел бить милую по щекам, рвать её чудные волосы. Разве она виновата, что хороша собой, и кто-то стал к ней вожделеть? Разве не отказывалась она от ожерелья ит не говорила , что любит другого?

« Руки в оковы скорей! Они кандалы заслужили.

Буйный порыв не сдержав, поднял на милую длань.

Разве прикрикнуть не мог? Она ведь и так оробела.

Я же ей волосы рвал, безрассудный, и бил по щекам!

Я на прелестном лице метки оставил побоев.

Остолбенела она: в изумлённом лице ни кровинки.

Белого стала белей камня с Паросской гряды,

Дольше терпеть не могла, и ручьём полились её слёзы.

В эту минуту себя и почувствовал я виноватым.

Трижды к ногам её пал, моля о прощенье , —

Трижды руки мои прочь оттолкнула она.

Что ж, победитель, готовься к триумфу,

Лавром чело увенчай, жертвой Юпитера чти!

Пусть восклицает толпа, провожая твою колесницу:

– Славься, доблестный муж! Женщину ты излупил.»

Он надеялся, что стихи эти, красиво переписанные и отосланные Терции, помогут заключению мира, – однако Пора в дом не впустили и послания не взяли!

Рассердившись, он решил проникнуть в дом во что бы тот ни стало и объясниться с любимой. Выбрав полуденный час, когда перед домом Капитона никого не было, он забарабанил в дверь. Приоткрылась щель, выглянул знакомый привратник.

– Кто таков? – дерзко спросил он, но, даже услышав ответ, дверь так и не открыл.

Поэт стучал кулаками, ногами, спиной. Из соседних домов стали выглядывать любопытные. Наконец, на балконе, нависавшем над входом, появилась Напе.

– Госпожа велела сказать, чтобы ты убирался прочь по добру по здорову, – не без злорадства сообщила она.

– Напе, предательница! – возмутился он. – Сейчас же впусти меня!

Все уговоры были напрасны. Напе исчезла. Подождав немного, снова принялся стучать. Служанка опять появилась на балконе, – на этот раз с ведром.

– Госпожа велела, если ты не уйдёшь, окатить тебя водой.

– Только посмей! – возмутился он. – Впусти меня сейчас же.

– Тогда берегись. – И негодница опрокинула вниз ведро, обрушив на спину поэта холодные струи.