Искусство побеждать в спорах (сборник)

При выборе решения, кроме столкновения отвлеченных мотивов, возможна еще борьба между наглядным и отвлеченным мотивом. А именно: когда присутствие какого-нибудь предмета возбуждает желание или гнев, решение может быть задержано противоположным мотивом, который получается волею от разума абстрактно[57]. В этой борьбе преимущество находится на стороне наглядного мотива, который по форме своей, то есть по наглядности познания, доступнее воле, чем отвлеченное мышление. Поэтому все наглядное ближе к нам и действует на нас сильнее, непосредственнее, чем отвлеченная мысль. Когда наглядный мотив побеждает отвлеченный, то это следует приписать не столько материальной стороне, сколько форме наглядного мотива. То, что так происходит, не совсем собственное деяние, но скорее действие аффекта, то есть действие извне, воздействие наглядного представления. Достоверным свидетельством о качестве индивидуальной воли может быть лишь такое дело, которое совершено было после обсуждения чисто отвлеченных мотивов, следовательно – при полном обладании разумом или, как говорят, в полном уме и здравой памяти. Такой поступок есть признак умопостигаемого характера

[58]. Напротив, поступок, сделанный вследствие перевеса наглядного мотива над отвлеченным или чувства над убеждением, есть действие аффекта, и по этому поступку нельзя судить о качестве воли. Здесь виновата не воля, а виноват разум, отвлеченные представления которого так слабы, что не могли удержаться в сознании и вытеснить оттуда наглядное представление. Вот почему такие поступки извиняются тем, что они делаются под влиянием аффекта, в вихре страсти, в гневе, необдуманно, опрометчиво, словно в это время разум, уставши, скрылся мгновенно с поля битвы. В таких поступках склонны видеть скорее недостаток познавательной способности, чем воли. Именно потому, что наглядное действует на волю непосредственнее, чем отвлеченная мысль, было бы целесообразно в случае великого искушения вооружить разум каким-нибудь наглядным представлением, которое заменило бы собою холодное понятие. Один итальянец во время пытки от времени до времени произносил «Я вижу тебя!», представляя себе образ виселицы, и благодаря этому остался твердым. Чтобы устоять против искушений сладострастия, нужно почаще посещать венерическое отделение любой больницы.

При страсти мотив побуждает волю своим материалом, содержанием, при аффекте – формою, наглядностью своего присутствия, непосредственною действительностью. Хотя аффект, очевидно, выступает из воли, наступая вслед за сильным возбуждением ее, но местопребывание его находится не исключительно только в воле; притом влияние его на последнюю только посредственное и внешнее, ибо аффект, как мы видели, возникает вследствие временного помрачения мысли, то есть разума.

«Заботы и страсти совершенно подавляют свободную деятельность интеллекта»

Человек в состоянии аффекта делает то, чего он не мог бы сделать в силу решения. Таким образом, все дело, собственно, в познавании, а не в воле. Поэтому поступок, сделанный под влиянием аффекта, не совсем приписывается воле, не совсем рассматривается как наше дело. Убийство, совершенное в припадке бешеного гнева, некоторыми законодательствами, например английским, не наказуется, поскольку рассматривается как непроизвольное деяние. Страсть, напротив, коренится совершенно в воле. Она продолжается довольно долго. Соответствующие ей мотивы во всякое время подчиняют себе волю, все равно, обдуманны ли они заранее, или же явились внезапно. Поэтому поступки, совершаемые в состоянии страсти, прямо следует приписать воле, так как они суть признаки умопостигаемого характера.

* * *

Так как воля не подчинена времени, то угрызения совести не излечиваются временем, как другие страдания. Злодейство угнетает совесть по прошествии многих лет так же мучительно, как непосредственно после совершения его.

* * *

Глупые люди большею частью бывают злы по той же причине, почему бывают злы уроды и вообще безобразные люди. С другой стороны, гений и святость родственны между собой. Как бы ни был прост святой, все-таки в нем заметны черты гения; и наоборот, как бы ни был испорчен характер гения, все-таки в нем часто сказывается возвышенное настроение, близкое к святости.

* * *

Источником лжи всегда бывает желание распространить господство своей воли над другими или отрицать чужую волю, чтобы утвердить собственную; следовательно, ложь, как таковая, вытекает из несправедливости, недоброжелательности и злобы. Этим объясняется, почему правдивость, искренность, откровенность, прямота признаются и ценятся как похвальные и благородные качества, так как человек, обнаруживающий эти качества, не сделает несправедливости, жестокости и потому не нуждается в притворстве. Кто откровенен, тот не замыслит худого.

* * *