Я останавливаюсь и пячусь назад, стараясь не попасться на глаза. Меня вдруг охватывает волнение, все внутренности скручивает. Мои щеки горят, когда я вспоминаю о нашем поцелуе, но не уверена, что должна подойти к нему и его друзьям. Господи, я словно в старшей школе. Уместно ли будет подойти поздороваться?
– Грэйс!
Я поднимаю глаза. Сент-Клэр заметил меня и машет рукой.
– Привет, – говорю я, подходя к нему ближе, гадая, как его поприветствовать: объятием, поцелуем, рукопожатием? Я довольствуюсь улыбкой. – Сожалею о картине. Это такой позор.
Он грустно улыбается:
– Такое случается. Я не сомневаюсь, что полиция найдет и вернет ее мне.
– Как ты можешь быть так в этом уверен?
–Потому что таков мой выбор, – усмехается он. Я удивлена; я ожидала, что он будет зол или расстроен: шедевр за шесть миллионов долларов – это значимая вещица, чтобы ее потерять, но вместо этого он полностью сконцентрирован на мне:
–Ты сейчас куда?
–Иду домой, – говорю я ему. – В интересах следствия «Кэррингерс» закрывается рано.
– Что ж, если ты свободна сегодня днем, возможно, ты сможешь помочь мне кое с чем? Поделишься своей экспертной оценкой?
Я смеюсь:
– Вообще-то никакой я не эксперт...
– Позволю себе не согласиться, – вновь улыбается мне Сент-Клэр, врубая свое очарование по полной. –Я рассматриваю вариант покупки картины и хотел бы знать твое мнение.
– Серьезно? – Он меня подкалывает, да? – Почему?
Он приподнимает бровь, вроде как говоря: «Да ладно тебе».
– А как ты думаешь?
– Я понятия не имею, – признаюсь я, растерянно. – Я совсем не квалифицирована, как сертифицированные оценщики или консультанты. Не знаю, а если... – он прикладывает палец к моим губам, и шок от его прикосновения заставляет меня замолчать.
– Мне плевать на квалификацию, – говорит он, пронизывая меня своими бездонными синими глазами. – У тебя наметанный глаз и превосходный вкус. Вот, что для меня важно.
Я вздыхаю.
– Ну, ладно… – говорю я. – Но ты не сможешь винить меня, если я скажу тебе потратить миллионы на детские каракули.
Он снова посмеивается.
– Там будут и мои старомодные официальные советники, но мне действительно нужна и твоя страсть. Твоя инстинктивная реакция. – Он берет меня за руку, будто это что-то самое естественное в мире. – Твое внимание к деталям.
Боже мой, у меня нет слов. Все, о чем я могу думать, это детали, которые я замечаю прямо сейчас: покалывание от его пальцев на моей коже, волнение, оттого что он просит моего совета, его признание. Ах, да, и еще рельеф его мышц под рубашкой.
– Так что скажешь? – спрашивает он. – Прокатишься со мной?
Мое сердце делает сальто в груди, но мне удается сдержаться, чтобы мой голос не был похож на писк куклы из Маппет-шоу, когда я отвечаю:
– Да. С удовольствием.
ГЛАВА 9
Пересекая мост «Золотые ворота» на пассажирском сиденье роскошного автомобиля Чарльза, я вновь захвачена красотой этого города. Клочья тумана и низкие облака плывут сквозь толстые оранжевые кабели и металлические башни моста. Когда я была ребенком и смотрела на него с земли, он часто выглядел так, словно парит, я чувствую сейчас нечто аналогичное. Это головокружительно, волнительно и мечтательно.
– Здесь так великолепно, – говорю я. – Когда-нибудь я хочу нарисовать этот мост оттуда. – Я указываю на холмы Мерин Хедлэндс над мостом в северной части, оголенные скалы, окрашенные в серо-зеленый: – Идеальный ракурс.
– Давай так и сделаем, – говорит он, поглядывая на меня. – Мне придется украсть тебя как-нибудь в другой раз.
– Какое-то время мне не стоит отлынивать от работы.
– Ты не особо нарушаешь правила, да? – смеется он. – Никаких тайных историй о купании нагишом или побегах через окно посреди ночи?
– Нет, если не считать нарушением правил то, что я ужасно училась в школе, – говорю я, думая о моей средней оценке С30
из-за проблем с концентрацией внимания. – Я вела себя хорошо, просто не переставала делать зарисовки.Под нами проплывают парусники, воспользовавшиеся гуляющим по заливу ветром, а на мосту десятки туристов бросили вызов ветреному дню, чтобы насладиться удивительными видами на город.
– Например, такие, – говорю я, показывая на весь окружающий нас мир жизни и искусства. – Как я могу не пожелать запечатлеть это?
Парочки целуются, а дети едут на велосипедах – это идеальный портрет Сан-Франциско.
Когда я оглядываюсь, то ловлю его взгляд на себе.
– Что? – спрашиваю я, смутившись.
– Ничего, – таинственно улыбается он. – Просто мне нравится, как ты смотришь на мир, вот и все. Многие никогда так и не находят времени, чтобы увидеть то, что раскинулось прямо перед ними, а ты видишь красоту во всем.
Я краснею.
– Это у меня от мамы, – делюсь я. – Она была самым наблюдательным человеком, которого я когда-либо знала. – Я смотрю на него с любопытством: – А что на счет твоих родителей?
– Я провел большую часть своего детства в школе-интернате в Англии.
Я скорчила мину – не смогла сдержаться – и он смеется:
– Не все было так уж плохо. Во всяком случае не так, как ты наверно подумала. Я научился дисциплине, и независимости, и лояльности, но я и правда скучал по семье, по дому.