Искусство учиться. Как cтать лучшим в любом деле

Конечно, я вступил в переходный возраст. При том что моя шахматная жизнь становилась все более сложной, жизнь за пределами шахмат расцветала новыми красками. Последние два года я занимался в школе для одаренных детей, где сложилась потрясающая среда обучения: множество талантливых юных актеров, танцоров, музыкантов, один фехтовальщик, молодой предприниматель, двое гимнастов, а теперь еще и шахматный игрок. Каждый здесь стремился чего-нибудь достичь, многие ученики уже приобрели популярность благодаря участию в шоу на Бродвее или съемкам в кинофильмах (школьные капустники и спектакли представляли собой нечто невероятное). Школа позволяла мне гибкий график занятий в связи с многочисленными выездами на турниры и давала первоклассное образование. Один творческий литературный курс, который вела блестящий преподаватель Шелли Шлан, запомнился мне как наиболее вдохновляющий учебный опыт за всю мою жизнь.

Я читал Хэмингуэя, Гессе, Камю и Керуака. Я встречался с девушками и тяготился тем, что половину жизни должен просиживать в комнате за шахматной доской, всеми силами души стремясь подчинить себе шестьдесят четыре черные и белые клетки. Школа позволяла юным знаменитостям ограждать себя от глазеющих фанов, поскольку почти каждый ученик был в том или ином смысле уникален. Это невероятно облегчало жизнь, и я очень любил свою школу; однако в шахматной жизни давление все возрастало. Одна-две оплеухи славы, к которым я оказался не готов, создали ощущение враждебности со стороны любимого искусства и породили желание бежать. Окончив среднюю школу, я отложил поступление в Колумбийский университет и уехал в Восточную Европу. Я влюбился в словенскую девушку и решил некоторое время попутешествовать.

Этот насыщенный период жизни оказал большое влияние на формирование моего характера. По мере созревания в двадцатилетнего, а потом и совершеннолетнего мужчину становилось все более сложным и мое отношение к шахматам. Изначальный толчок, давший старт моей шахматной карьере, иссяк. Мне приходилось бороться с новыми демонами. Неуверенность в себе и враждебность стали частью моей жизни, но в Европе на меня не давила популярность, так мешавшая дома.

Я изучал шахматы и литературу, путешествовал по миру налегке, с записной книжкой и рюкзаком. Обосновался я в маленькой деревне под названием Врховье, притаившейся в горах Южной Словении, откуда открывался вид на Северную Италию. Жизнь была полна романтикой, долгими прогулками по окрестным лесам и все более глубоким погружением в теорию шахмат, в частности в изучение скрытых нюансов девяти партий, только что сыгранных против гроссмейстеров в Амстердаме, Будапеште и на Крите. После завершения этой трудной работы мне предстояло принять участие в еще одном большом турнире далеко отсюда.

В эти годы у меня сформировалось новое и очень личное отношение к шахматам. Я по-прежнему неустанно работал над разбором партий, но сейчас мной двигали не столько амбиции, сколько стремление к самопознанию. При том что понимание игры становилось все более глубоким, на соревнованиях я по-прежнему вел себя нестабильно, а иногда и вредил себе. Перед отъездом на турнир меня постоянно мучило раздражение, поскольку наполненная молодой романтикой и самопознанием жизнь нравилась мне намного больше. Когда же наконец я заставлял себя отправиться на турнир, то партия на партию не приходилась: некоторые я проводил просто блестяще, а в других, казалось, муза покидала меня. Следовало выяснить, каким образом можно избавиться от ненужного багажа; поэтому я разработал метод обучения, позволивший слить воедино мою жизнь и шахматы.

На этом этапе карьеры, несмотря на все проблемы, я по-прежнему продолжал оставаться сильным шахматистом, боровшимся против конкурентов мирового уровня. Каждая турнирная партия была связана с непредвиденными трудностями и многочасовым неуклонно растущим напряжением. Я и мои оппоненты не уставали предлагать друг другу все более изощренные задачи, нагнетая давление до такой степени, что, казалось, и доска, и мозги закипали и вибрировали на грани взрыва. Иногда технические навыки играли решающую роль, но гораздо чаще кто-то просто ломался, как будто небольшая слабость в сознании внезапно разрасталась и выплескивалась на доску.

Именно эти моменты, в которых сталкивается техническое мастерство и психологическая устойчивость, и стали предметом моего изучения в шахматах. В ходе девятираундового турнира я четыре или пять раз оказывался в критической позиции, которую не вполне понимал или в которой совершил ошибку. Немедленно после каждой такой игры я быстро вносил ходы в свой компьютер, делая попутно заметки о пути своих рассуждений в этот момент и своем эмоциональном состоянии на разных этапах борьбы. Зато по окончании турнира, обогащенный свежими впечатлениями, я возвращался в Врховье и разбирал критические моменты партий.