Исландия

Я научился работать на масличных жерновах и на прессе, где добывались гранатовый сок и жмых из зёрен. Через пару месяцев я встретил в пустыне ослика, не знаю, сколько ему было лет, скорей всего, он был глубокий старик, но я привёл его на ферму, и Эрна предложила мне за ним присматривать. Я стал кормить, мыть ослика, купил ему седло и упряжь, и часто он стал уходить за мной в пустыню, так что мне было не одиноко, я был счастлив таким соседством. Эрна, казалось, меня зауважала, потому что животное ко мне привязалось. Она помогла мне придумать ослику кличку, рассказав о своём отце-сионисте, основавшем ферму. «Мой отец верил Бен-Гуриону и шёл за ним с закрытыми глазами. Лишь иногда приоткрывал один глаз, чтобы убедиться, что у самого Бен-Гуриона глаза не закрыты», – рассказала однажды Эрна, и тогда я решил прозвать ослика Бен-Гур, «сын льва». Так я решил потому, что вначале ослик ходил за мной по пустыне, затем я стал ходить за ним сам, осознав, что усталый Бен-Гур выбирает самые экономные траектории между холмов, и я решил, что оптимальное направление для дорожной разведки – найти путь наименьшего сопротивления.

Вне всякого сомнения, Эрна была ведьмой, и та кошка, что появлялась ночами на ферме и которую я никогда не видел днём, мне чудилась её воплощением. Кошка обходила владения, появлялась там и здесь и в лунном свете казалась не то серебристой, не то дымчатой, окрас её был изменчив, но мне и в голову не приходило, что это были разные кошки, иначе хоть одну я бы где-нибудь днём заметил.

Пустыня лунной ночью гипнотизирует своим кошачьим зрачком. Вокруг сон, изнанка дня, реальности, в неё влечёт всё глубже, невозвратнее, в некоторых местах приходится буквально нащупывать ногами дорогу, но вы не в силах преодолеть лунатического свойства влечение, и вот уже последнее поселение скрылось за поворотом, за ним погасли огни Вифании, где, кажется, до сих пор бродит счастливый, обескураженный своим воскрешением Лазарь, впрочем, не вы ли сами – это он, учитывая, что всё вокруг так напоминает сумерки чистилища, будто вы всё ещё или уже одной ногой в могиле. А через два часа пути, сопровождаемый лаем бедуинских собак, встревоженных приближением чужака к заночевавшим уже отарам, вы поднимаетесь на гору Мунтар – отсюда, с обрыва на её вершине во времена Второго Храма сбрасывали козла отпущения, после того как первосвященник в Судный день выбирал его по жребию из двух козлов и исповедал над ним все беззакония сынов Израилевых, и все преступления их, и все грехи их и, возложив грехи и преступления на голову козла, отсылал животное с нарочным в пустыню. Дорога из Иерусалима до обрыва, с которого сталкивали животное, была длиной в девяносто стадиев, и в конце каждой мили очередного нарочного встречал новый сопровождающий, ибо в Йом-Кипур человек не имеет права пройти больше одной мили, в конце которой гонцы из левитов могли зайти в шалаш, где предлагалось отдохнуть, закусить и выпить, но никто никогда этим правом не воспользовался, ибо в Йом-Кипур все держат строгий пост. В конце пути козла толкали в пропасть. Никто никогда не отмечал в истории то, как сопротивлялось животное – что по дороге, что на вершине, я представлял себе этот обычай в подробностях, особенно когда вглядывался в провал с вершины Мунтар, нынче полной руин, среди которых в подслеповатое звёздное время можно оступиться в цистерну или натолкнуться на основание арки. В византийский период здесь располагался монастырь Святой Евдокии, и днём отсюда на юго-востоке прекрасно видна гора, где во времена Второго Храма находилась хасмонейская крепость Гиркания, превращённая параноидальным Иродом в узилище для своих оппонентов.