Испанская дочь

Плечи у меня так свело от напряжения, что лишь большим усилием воли мне удалось как-то их расслабить. Почему отец поставил меня за главную, притом что он не видел меня с двухлетнего возраста? Почему не оставил плантацию Анхелике – старшей из его эквадорских детей? Или Альберто – единственному своему сыну?

Пока Аквилино продолжал читать, все тем же монотонным голосом оглашая пункты завещания, Анхелика все быстрее обмахивалась веером. Я еле сдерживалась, чтобы не посмотреть в ее сторону. Я могла лишь догадываться, какое негодование испытывала такая женщина, как Анхелика, из-за того, что оказалась не главным получателем наследства своего отца.

– Дон Кристобаль, – обратился ко мне Аквилино, подняв наконец голову от документа, – когда дело касается наследования имущества, у законов Эквадора имеется своя специфика. В связи с кончиной доньи Марии Пурификасьон, ее доля по завещанию должна быть разделена между ее братом и сестрами. – Адвокат всех нас обвел взглядом поверх очков. Наследники вольны лишь выделить 25 процентов своей доли тому, кому сочтут нужным, а остальное, увы, должно остаться в семье.

Я почувствовала, как взгляды всех присутствующих устремились на меня. Эта новость, без сомнения, пришлась им по душе. От кончины Пури все они без исключения были в выигрыше.

Мозг у меня бешено заработал. В этой комнате определенно никого не радовало то, что Пури унаследовала половину поместья Лафон. Мой взгляд невольно стрельнул к проступающей на поясе у Мартина выпуклости. Если я прямо сейчас раскрою свое истинное лицо, то окажусь в опасности. Тот, кто организовал покушение на меня на борту «Анд», наверняка снова попытается меня убить. Между тем, если я продолжу играть роль своего мужа, я буду в безопасности. Я смогу беспрепятственно изучить этих людей и выяснить, кто же подослал ко мне убийцу. Эта оговорка насчет доли наследства может сыграть мне на руку. Это позволит мне выиграть время, чтобы найти необходимые доказательства – и вот тогда я раскрою свою настоящую личность и заявлю о своем праве на наследство.

И тут меня остановила мысль: если моему мужу ничего не причитается, то под каким предлогом он тогда сможет здесь остаться?

Я поставила пустой стакан на кофейный столик.

– Дон Аквилино, с ваших слов я понял, что Пури вправе была оставить четверть своего наследства тому, кому сочтет нужным, верно?

– Да. – Аквилино уже вовсю убирал бумаги, возвращая конверт с завещанием к себе в портфель. – Однако чтобы считаться действительным, ее волеизъявление должно быть изложено письменно.

Я расправила плечи.

– Пури изложила свою последнюю волю на бумаге. Она написала, что желает, чтобы причитающееся ей наследство перешло мне.

Мои сестры молча переглянулись. Мартин продолжил стоять, не отрывая сосредоточенного взгляда от окна (ему так и не довелось ни присесть, ни открыть бутылку хереса). Лоран подраспустил галстук. Какаду перелетел к Анхелике и уселся ей на плечо. Появление птицы ее как будто нисколько не побеспокоило.

– Но ведь это дает дону Кристобалю право лишь на двадцать пять процентов? Не правда ли, дон Аквилино? – спросила Анхелика.

– Именно так. А семьдесят пять процентов доли доньи Пурификасьон следует разделить между вами и доньей Каталиной, поскольку дон Альберто от наследства отказался. – Адвокат поставил портфель на пол и повернулся ко мне. – Дон Кристобаль, мне необходимо увидеть эту, подписанную вашей супругой, бумагу и, разумеется, сравнить подпись на ней с подписью в ее паспорте. Кроме того, мне понадобится ваше свидетельство о браке и свидетельство о смерти доньи Пурификасьон.

Я вытерла выступивший на лбу пот.

– При мне на данный момент нет ее свидетельства о смерти. Капитан судна обещал прислать мне его из Панамы, когда будет закончена вся бумажная волокита. Это должно занять примерно неделю. – Я даже поразилась такой своей способности врать на ходу. По-видимому, дал о себе знать инстинкт самосохранения. – Разумеется, мне тут нет смысла оставаться. Я совершенно ничего не смыслю в выращивании какао. По правде говоря, я предпочел бы продать свои двадцать пять процентов тому, кто изъявит на это желание, и спокойно отправиться назад в Испанию.

Анхелика откинулась на спинку кресла, чем-то угощая птицу.

– Я не являюсь человеком больших амбиций, – продолжала я. – Моей единственной мечтой всегда было написание романа. Собственно, это единственная причина, по которой я согласился сопровождать жену в этой ее одиссее.

Анхелика впервые за все время улыбнулась:

– Как это замечательно! Лоран у нас тоже представляет мир искусства. В какой-то момент у него и у самого были серьезные литературные замыслы. Не правда ли, querido[18]?

– Да, chérie[19].

Мартин сложил руки на груди, как будто эта тема была для него самой скучной и утомительной на свете.