Испанские шахматы

Живопись! Ольга застонала, вспоминая мастерскую Фэда в мансарде, запах красок, неоконченные холсты, вкус его губ, его руки, измазанные углем. Он мог увлеченно набрасывать композицию будущей картины – и вдруг срывался с места, подхватывал Ольгу на руки, осыпал ее поцелуями, сжимал в объятиях, как безумный. Если это была не любовь, то что? Баловство, игра, пресловутое «половое влечение»! Все эти чужие, искусственные слова разбивались о накатывающую из прошлого страстную и сладостную волну, огнем вскипающую в венах, от которой останавливалось дыхание и замирал сердечный ритм… Блаженное мгновение смерти. Потому что Ольга не умела ни описать свое ощущение, ни выразить его каким-либо иным образом – оно словно выпадало из жизни. То был рывок в никуда, в пленительную зыбкую неизвестность… А чего она еще не изведала? Смерти!

Ольга подъехала на коляске к окну, отодвинула занавеску. Вверху и внизу двора-колодца одинаково белели два квадрата – неба и покрытого падающей снежной крупой асфальта.

– Наверное, я хочу повторить тот полет в никуда, – произнесла она, прижимая горячую ладонь к стеклу. Пролетающие мимо снежинки казались легкими порхающими ангелами с ледяными крылышками. Они такие крошечные, что их принимают за снег. – Куда вы? – шептала им Ольга. – Оставайтесь на своих небесах! Зачем вам опускаться на землю? Здесь столько страданий, столько горечи! Столько боли!

Но полет снежинок не остановишь.

– Я тоже хочу стать холодной и прозрачной, – взмолилась она. – Ничего не желать, ничего не чувствовать!

Снежинки неумолимо летели вниз, чтобы через несколько часов растаять, превратиться в грязную кашу на асфальте.

– Вот что с вами сделают здесь… – произнесла Ольга одними губами. – Вы меня не слышите. Меня никто не слышит! Даже бог… Он забыл обо мне.

Перед ней снова возникло мучительно красивое, мужественное лицо Фэда, его беспощадный взгляд, его ослепительная белозубая улыбка… и еще одно лицо рядом, нежное и печальное, с тихим светом в глазах.

«Это я и ты, – подумала Ольга. – Мы оба. Это наше творение, наша поэма о любви, наш неповторимый шедевр».

– Мы полетим вместе, – глядя на снег, вымолвила она. – Я больше не оставлю тебя в одиночестве. Я не брошу тебя! Я буду твоей сопровождающей. Ангелы ждут, они примут нас в свой чистый сверкающий мир.

Еще пару минут она смотрела в окно, потом резко отъехала, вернулась к столу, к экрану монитора. Ее пальцы набрали очередное сообщение для некоего адресата:

«Пора приступать к последнему акту».

Ольга коротко выдохнула, отправила сообщение и закрыла глаза. Из-под ее прелестных длинных ресниц выползли и потекли по щекам две прозрачные слезинки.

* * *

Господин Ирбелин уже лет пять не фотографировал. Недавно ему подарили на день рождения отличный цифровой аппарат, который лежал без дела в ящике стола. Надо же, пригодился! Пришлось вспомнить старые навыки.

Вчера Ирбелин, словно влюбленный мальчишка, подкараулил девицу Субботину, как он упорно продолжал называть Грёзу, и нащелкал кучу фотографий: девушка выходит из парадного, вот она в профиль, со спины, сбоку, анфас, в огнях фонаря, в огнях витрин. Вот она, опираясь на руку молодого человека, спускается в подземный переход, вот поднимается по ступенькам; идут по улице, болтают… Черт! Еще один ухажер выискался! А она пользуется успехом, эта Субботина. Мужчины просто шалеют от нее! То Глинский, то этот сосед. Уж лучше Глинский, он хоть бизнесом занимается, умеет деньги делать, чем продавец с оптового рынка. Как ее угораздило спутаться с таким недотепой? А может быть, она вообще девушка покладистая, безотказная? Кто позовет, поманит ее кусочком лакомства, словно собачонку, туда она и бежит? Детдомовское житье-бытье – не сахар, там чему угодно научишься. Может, она привыкла отдаваться за еду, за шмотки, за пару тысяч рублей? Существовать пристойно в таком городе, как Питер, отнюдь не дешево. За квартиру платить надо, мало-мальски одеться-обуться надо, плюс расходы на питание, на транспорт, да и косметика кое-какая не помешает, духи опять же, разные там шпильки-расчески. А какая зарплата у социальных работников? Мизерная. К тому же, говорят, Субботина – девица сердобольная, жалостливая, своими крохами норовит поделиться со стариками. Дуреха! Нищий нищему не подает.

– Фу-ты! – разозлился Ирбелин. – Что это я? Разве мне не все равно? Оказал ей благотворительную помощь, и ладно.

Но он с жадным любопытством наблюдал, как Субботина и ее сосед держатся друг с другом – по-дружески, без излишней фамильярности, без отвратительных показных нежностей. Он пытался разгадать, что их связывает: приятельские отношения или нечто большее? А что у нее с Глинским? Или она водит за нос обоих мужчин?

Не переставая напряженно размышлять, он ухитрялся делать снимок за снимком, благо фотоаппарат позволял многое и без хлопот, оправдывая свою баснословную стоимость.