Испанский дневник

Кончили бегать, начали болтать. Это уже не прежние разговоры о еде, о пайках, о выдачах. Дети сыты, хорошо, хоть и просто, одеты; они говорят о развлечениях, о путешествиях, о приключениях, о подвигах – и вовсе не только о парашютах и ледоколах, как это принято в благовоспитанной детской литературе. Идет спор, можно ли воспитать белку, но так воспитать, чтобы совсем-совсем. Чтобы никого не кусала, чтобы спала рядом на подушке. Совсем маленькие считают, что дело это возможное, но Вася – ему десять лет – полагает, что белку полностью перековать невозможно.

– Белке верить нельзя. Белка – притворяшка. Паша ей все верил, а она взяла и откусила ему палец.

– Не откусила, а прокусила. Ты, Вася, поменьше ври, тебе же лучше будет.

Дети требуют у Паши показать след от белкиного коварства. След совсем маленький, неинтересный. Тогда они начинают говорить об охотниках, затем о велосипедах, затем о почтовых марках. Это ново. Никогда раньше ребята в деревне но собирали почтовых марок. Потом разговор, конечно, переходит на Испанию.

– А что там дети делают? Бьют фашистов?

– Зачем же им самим! Это взрослые дерутся с фашистами, а маленькие им помогают.

– Патроны подносят?

– Бывает, и патроны подносят. И баррикады помогают строить. А главное – дома работают, помогают матерям, пока отцы сражаются на фронте.

– А когда дом разбило бомбой, они куда идут?

– Им тогда, бедняжкам, некуда идти. Они тогда бездомные. Разве что в метро прячутся.

– Красивое метро?

– Некрасивое.

– Пускай они к нам приедут. Мы им дадим дом. Пусть живут в нашем метро, пусть забирают хоть пять станций.

– А мы как же будем?

– А мы на остальных станциях будем ездить. Нам хватит. Или новые построим. А по-русски они говорят?

– Некоторые говорят.

Ребята начинают соображать, как вывезти детей из Испании сюда.

Вывозить, конечно, надо на самолетах. Вопрос, сколько влезет в каждый самолет.

Вася объясняет, что в самолетах иногда крылья бывают пустые – туда тоже можно напихать детей. И просверлить дырки, чтобы могли дышать. Потому что лететь далеко.

Я им рассказываю про своего маленькою друга Ксавера, продавца газет, который остался в Мадриде.

Одинцовские ребята тихо слушают про Ксавера, молчат и вздыхают. Им ясно, что дела у парня неважные.

– Дядя Миша, возьми его сюда, в Одинцово.

– А как же другие, его братья и сестры? Их ведь тоже жалко оставлять. Надо всех забрать сюда, к нам домой.

– А зимой мы их будем держать на Кавказе. Там тепло, там пальмы есть, тигры, все, что они любят.

Черноглазые испанские ребятишки появились в нашей столице. Стайками бродят по улицам, площадям, у Мавзолея Ленина, в Доме Красной Армии. Я смотрю на них с волнением. Большой особняк на Пироговской полон их криками и гомоном. Маленькие астурийцы, баски, андалусцы, мадридцы делают гимнастку и ритмические движения. Светлоголовый, низко стриженный рязанец вожатый командует высоким говорком по-русски:

– Шире шаг! Фернандо, не отставай! Ну-ка, ребята, еще раз повторим это движение, чтобы хорошо его знать. Вернетесь в Испанию – удивите там всех. Ну-ка, давай!

Мадридская «профессора», тоненькая, с высокими, смешливо удивленными бровками, повторяет с ними русские песни:

– Три-чигири!.. «Если са-втра война, если са-втра в поход…» Она кончает урок, выбегает на улицу, торопливо стучит каблучками, лихо, по-московски проталкивается в трамвае. За столом настойчиво твердит официанту:

– Простой! Простой!

Это значит – простой воды, не газированной. Обыкновенной, простой, холодной воды из водопровода, какую всегда мадридцы с удовольствием пьют к обеду. Официант долго вслушивается, наконец приносит стаканчик кипяченой воды…

Одинцовские, как и все советские ребята, как и мы, имеют дом. Трудно охватить воображением все величие этого сознания сейчас, когда человечество по всей планете бездомно. Валятся крыши, стены и заборы, нарушаются границы, врываются разбойники – фашизм делает народы бродягами в своих же странах.

В наше ощущение дома входит не только география, не только земля, сосны и пальмы, морошка и лимоны, снетки и киты – сюда входит ощущение надежности во времени. В нашем доме у каждого есть будущее. Одинцовские дети с момента рождения уже имеют путь; они катятся вперед по рельсам и сами будут переводить стрелки, куда захотят, и уже сейчас чувствуют это. Каждый из них может стать всем; «ничем» у нас дома остаться нельзя. А ведь это удел каждого бедняка там, за рубежом.

Но всюду там, где у рабочего класса, у трудящихся появляется в руках оружие для освободительной борьбы или хотя бы возможность скрепить в Народном фронте большие, пусть наскоро сколоченные преграды фашизму, там оживляется национальное чувство, крепнет сознание и ощущение родины, пусть не целиком, но все-таки своего дома. И там же, как, например, в Испании, провокаторы Троцкого спешат высмеивать это чувство, издеваться над ним, заверять рабочих, что им не за что и незачем бороться, что у них нет дома и никогда не будет. Рабочие отшвыривают их вон, к фашистам!