Испанский гамбит

Флорри обернулся к Холли-Браунингу, на дне его остекленевших глаз плескался ужас. Такой взгляд майор уже встречал раньше, но после шестнадцатого года не видел ни разу. Это было лицо человека из окопа, доведенного до предела страданий. Человека, который еще не поверил, что настал решающий момент его жизни. Флорри поднялся со скамьи и мрачно двинулся прочь.

Майор кинул еще один орешек голодным голубям. К нему уже подходил мистер Вейн.

– Полагаю, все прошло удачно, сэр?

– Насколько можно было ожидать, Вейн. В соответствии с обстоятельствами.

– Вы полагаете, он готов к делу?

– Думаю, нет. Это забота Сэмпсона.

– Да, сэр.

– Мы будем вводить Флорри в игру очень осторожно, а, Вейн?

– Да, сэр.

– Левицкий любого мог сделать предателем. Посмотрим, могу ли я так же легко любого сделать убийцей.

Они проводили взглядом исчезающую в уличном столпотворении фигуру.

5

Барселона

Почти все ночи, следуя полученным инструкциям, капитан СВР Болодин проводил со своими людьми, производя аресты. Информация была безупречна: адреса всегда правильны, преступники оказывались на местах, Болодин неизменно прибывал вовремя, никаких трудностей не встречалось. Ничто в Барселоне не работало без сбоев, кроме НКВД. А в НКВД без сбоев работал только Болодин.

Иногда преступников заключали в тюрьму, иногда попросту ликвидировали. Один либеральствующий адвокат, например, автор злобного, скатологического антирусского стихотворения, помещенного в его ничтожной четырехполосной партийной газетке, получил пулю в голову. Та же участь постигла и польского тред-юниониста, и французского интеллектуала, писавшего разгромные передовые статьи, и германского социал-демократа, опубликовавшего недоброжелательную статью в норвежской социалистической прессе. А некий кубинец был обучен политическим реалиям Барселоны кулаками комрада Володина за один мучительно долгий вечер.

Но подоплекой этой политической драмы служили совершенно другие интересы. Некоторые из арестованных, чаще люди примерно одного возраста и одной сферы деятельности, избежали ярости обвинений НКВД, а попали сразу же в лапы комрада Болодина, капитана СВР. Свои допросы Ленни Минк проводил втайне от официальных представителей Кобы и особенно от высокоморального Глазанова. Предмет этих бесед всегда был один и тот же.

Прежде всего Болодина интересовала партия груза, которая, по слухам, в ноябре 1936 года была отправлена из порта Барселоны на четырех советских пароходах. Была ли она действительно погружена на борт и вывезена в Одессу, как гласили официальные источники? Ответы сильно отличались друг от друга. Арестованные, большей частью докеры и мелкие портовые служащие, были озабочены тем, как бы угодить следователю. Некоторые клятвенно заверяли его: да, они своими глазами видели, как на русские танкеры грузили нечто такое, на что испанским рабочим даже взглянуть не давали. Другие утверждали, что дело это было довольно странное, ибо русские словно задались целью оповестить весь мир о том, что они собираются перевозить золото. Один даже заявил, что видел суда уже загруженными и уверен, вряд ли там перевозилось нечто тяжелое, потому что они слишком высоко сидели в воде. Но если золото осталось в Барселоне, где его прячут? Ни один из допрашиваемых не дал ответа на этот вопрос.

Судьба всех этих людей была одинакова. Они погибли от пули калибра 7.62, выпущенной Ленни Минком из его «ТТ» в затылок.

Еще в ходе допросов Ленни спрашивал о легендарном Левицком, имевшем в осведомленных кругах зловещее прозвище Сатана Собственной Персоной.

И тут ответы тоже не совпадали.

Некоторые, например, вообще отказывались обсуждать этот вопрос, пока не получали достаточно убедительных вразумлений. Однажды Ленни потратил несколько часов, выпытывая у одного старика историю юности Левицкого. В результате он узнал, как одним кровавым утром казачий набег оставил двенадцатилетнего подростка бездомным сиротой, зарубив родителей и спалив дотла его родной schtetl. После чего юноша на всю жизнь поверил в правильность революционного курса. Ленни мрачно выслушал эти откровения, отметив про себя, что многое уже знает.

О подвигах юного Левицкого в подполье девяностых годов, о его первых стычках с охранкой, отходе от анархизма в пользу сетей марксистской идеологии ни один из допрашиваемых не имел достоверных сведений.

Хорошо был известен лишь долгий период между провалом восстания пятого года и успехом революции семнадцатого. Поскольку именно в это время Левицкий в своем европейском житье-бытье заслужил славу хитроумнейшего стратега и отчаянного смельчака. Лучше всего запомнили его враги, до сих пор ненавидевшие Левицкого. Они без принуждения, даже охотно, рассказывали о его жестокости, лукавстве и блестящих шахматных ходах.

– Он мог бы завоевать весь мир, – сообщили Ленни, – но предпочел переделывать его.