Она сидела оцепенело, представляя себе жуткую картину издевательств в участке. Она представила себе, как сержант Петров срывает с Отца одежду и своими грязными ручищами притрагивается к Царю. Он хладнокровно сдавливает Отцу яичко — слегка, чтоб поглумиться вначале. Такое беззащитное, теплое, родное яичко… Отцу больно. Она знает, что это ужасная боль. Отец молчит. Не стонет, не унижается перед ними. Тогда Петров сдавливает яичко сильнее. Отец не сможет сдержать стона… но Он не будет молить их о пощаде… О, только не это. Только бы сизо. Только бы Он оказался в хорошем, милом сизо. Петров… яичко… еще сильнее… Отец теряет сознание. О-о-о, ужас… Ей стало дурно. Потемнело в глазах; она чуть не упала со стула. Она пришла в себя от чьих-то хлопот. Ее трясли за плечи и поднимали ей голову, поддерживая подбородок. Она похлопала глазами, возвращая себя в адвокатскую комнату, и увидела прямо перед собою граненый стакан с водой.
Она отпила несколько глотков и немо уставилась на Корнея Петровича.
— Он здесь, — сказал адвокат.
Она схватила его за руку.
— Слишком много Цвейга, — поморщился Корней Петрович, — вам это не идет, милая барышня. — Он осторожно, но решительно высвободил свою руку, поставил стакан на стол, обошел его, уселся и взял в руки трубку и зажигалку. — Итак, по моим сведениям, Отец ваш действительно в сизо, — повторил он, раскуривая трубку, — а потому ситуация упростилась и усложнилась одновременно. Теперь совершенно очевидно, что моя работа потребуется. Для того, чтобы приступить к делу, мне нужно соблюсти некоторые формальности, но я могу сделать это и завтра. Тебе уже в том повезло, что ты нашла меня; но еще больше тебе повезло, что я сейчас не в процессе, то есть у меня нет срочных обязательств перед другими клиентами, а значит, завтра же я могу заняться делом по существу. Это будет означать прежде всего продолжение беседы с тобой, поскольку, как я уже тебе говорил, от тебя требуется много дополнительной информации. Ты можешь приехать завтра, но тогда я смогу уделить тебе время только после обеда, то есть один день мы потеряем. Вместе с тем, учитывая твое отдаленное местожительство, я готов продолжать эту беседу прямо сейчас, но только у меня дома, так как здешнее присутственное место в семь часов закрывается. Потому — решай.
— Вам решать, — сказала она, — говорите, как лучше, а я… согласна на все. На что угодно, — повторила она сакраментальную фразу.
Они улыбнулись друг другу.
— Прекрасно, — сказал адвокат, — в таком случае вначале ужин, а затем… Кстати: прими к сведению, что я живу один. Не передумаешь ли?
— Нет, — сказала она, думая, что если не попользовался тот, мерзавец, то этот тем более не должен бы; а если что и придется, то это по крайней мере лучше, чем с троими в подвале, и уж во всяком случае оправдано Целью. — Конечно, нет.
— Прекрасно, — повторил он. — Ужин тоже будет у меня дома.
— Только вот…
Она замялась.
— Да?
— Я немного могу дать. Вы же понимаете, — сказала она и опустила глаза. — Удобно ли это? У вас были какие-то планы… и вы не хотите сказать, сколько…
— Я понял, — перебил он, — об этом не беспокойся.
— Но я не понимаю…
— Поймешь. Специально расскажу.
Она пожала плечами.
— Ну, раз так…
Он выколотил трубочку в большую пепельницу из цветного камня. Аккуратно уложил ее вместе с зажигалкой в кожаный чехольчик, а чехольчик — в черный блестящий «дипломат». Сгреб со стола бумаги и поместил их тоже в «дипломат». Потом он встал из-за стола, снял плащ с трехногой металлической вешалки, перекинул его через руку, открыл дверь и сказал:
— Пошли.
Только у него дома, в небольшой теплой квартире, набитой книгами и диковинными вещами, она поняла, как сильно надеялась на адвоката вообще и этого человека в частности. Это выразилось в ее пробудившемся аппетите — за последние пару дней она, оказывается, почти ничего не ела, ее организм в эти дни просто забыл о еде; но вот появилась надежда, и сразу потребовались силы, и она, почти не стыдясь, неуемно поглощала еду, которой ее потчевал Корней Петрович.
А он, бывший столичный адвокат, расстрига, сосланный, заброшенный непреложным порядком вещей в этот Богом забытый провинциальный городишко, вытаскивал из холодильника все новые разносолы — дары благодарных клиентов-пейзан, — смотрел на нее с доброй улыбкой и тихо радовался, что хоть иногда судьба посылает ему людей, по-настоя-щему интересных.
Но после кофе, после ее смущенных благодарностей за ужин, когда они перешли из кухоньки в комнату и сели за журнальный стол, Корней Петрович, раскурив трубку, сделался серьезным и сказал:
— Теперь, Марина, пойми, что чем точнее ты будешь отвечать на мои вопросы, тем больше шансов у меня помочь твоему Отцу. Итак: мне нужно полное, просто подробнейшее описание того, что эти люди могли видеть между двумя занавесками.
Она уже решила, что Цель выше Завета, а потому начала рассказывать не о том, что было видно из-за занавесок, а о том, что было всегда, потому что иначе он бы не понял.