Испанский сон

— База здесь не при чем. Мы отлично оснащены; незначительные изменения в документах можно сделать прямо на борту нашего вертолета.

— Что ж, — отозвался Вальд, — тогда я с легким сердцем подписываю обязательство. На моих часах два сорок пять по Москве.

— Не хочется оскорблять ваших чувств…

Рупор замялся.

— Ну? — крикнул Вальд.

— В Москве все как-то нестабильно… в общем, мы просили бы обозначить время по Гринвичу.

Вальд проглотил оскорбление.

— Стало быть… одиннадцать сорок пять, о’кей?

— О’кей.

Вальд подписал бумагу. Едва он укрепил ее где положено, как оба вертолета — маленький и совсем маленький — опрометью рванули прочь, при этом авиамодель втягивала в себя штатив по дороге.

— Сид, — сказал Вальд, запихивая непочатую бутылку виски в Трубу, — лови посылку.

— Спасибо.

— Знаешь, я что-то беспокоюсь за них. Эта обмолвка насчет горючего… Видал, как чесанули?

— На все воля Божья, — сказал Сид. — Если они не дотянут, то есть плюхнутся в море, тебе больше дадут за интервью. Это же капиталисты, акулы.

— Мне было бы их жаль.

— Мне тоже. Я мог бы их трахнуть. Как они выглядят?

— Вроде ничего. Одна светленькая, зато другая как бы негритянка.

— Расскажи про их фигуры.

— Какие фигуры, Сид? Я и это еле успел разглядеть. Если б ты раньше открыл мне секрет телескопа…

Сид молчал.

— Чего молчишь? — спросил Вальд.

— Стараюсь скрыть разочарование.

Вальд раскидал по сторонам содержимое капсулы, достал документы и пробежал глазами несколько строк, формулируя первые вопросы своему юристу. Страус громко крякнул, с жадностью глядя на пакет концентрированной люцерны. Вальд покосился на него, пододвинул к нему пакет и вдруг подумал, что каникулы кончились.

Ему стало грустно.

— Сид, — спросил он, — ты выпил?

— Да.

— Неплохое виски?

— Согласен; однако под твоей задницей, в ящике номер один, тоже неплохой запас крепких напитков.

— Я не смог открыть этот ящик.

— Неудивительно: ключ от него в кармане у меня.

Виски ударило Вальду в голову.

— Сид, — предложил он, — давай поговорим о том о сем.

— Давай… например, о дамах.

— Ха! Мы еще не касались этой щекотливой темы.

— А я сейчас только об этом и думаю. То, что случилось, разбудило мое воображение; сейчас я пытаюсь домыслить внешность этих журналисток. Какая грудь у светленькой! Да и негритянка хоть куда, !vaya, vaya! Теперь я представляю себе, как бы я с ними поступил.

— И как?

— Как всегда, — сказал Сид, — не раздумывая. Вначале мы опустились бы на островах. Представь себе пальмы, бунгало, шумный международный бар… Их вертолет сел раньше; они уже ждут меня за столиком. Я подхожу. Подношу каждой по гвоздике, встаю красиво, как Стив Фоссетт… приглашаю на вечер… за счет заведения…

— Разве это этично, — спросил Вальд, — за счет заведения?

— Ты не понимаешь. Я — звезда; меня знают на всех островах, как облупленного. Я ходячая реклама для любого международного бара. Бармены соревнуются за право угостить меня и моих гостей.

— А ты не такой простой, каким кажешься, — заметил Вальд. — Итак, ты пригласил их… Что потом?

— Потом вечер. Мы танцуем втроем под пальмами, среди бунгало; темнота, звезды, огни. Мы прижимаемся друг к другу, улыбаемся друг другу, ощущаем запах друг друга. Наши тела разгорячены. Наши глаза начинают призывно блестеть.

В голосе Сида послышалась хрипотца, как в начале их путешествия. Вальду передалось его волнение; высунув голову за борт корзины и убедившись, что вертолет по-прежнему далеко, он спустил трусы и посмотрел на свой пенис, быстро увеличивающийся в размерах.

— Мы спускаемся к морю, — сказал Сид. — Я обнимаю их за плечи, сразу обеих. В нас возникает желание.

Страус с негодованием вскричал, устав от тщетных попыток раскурочить клювом пакет с люцерной. Вальд тихо выматерился и зубами вспорол пакет, краем глаза следя за тем, чтобы во время этих хлопот не утратить достигнутого. Затем он коснулся пениса пальцами и закрыл глаза.

— Мы раздеваемся, — продолжал между тем Сид, увеличивая паузы между словами. — Медленно, медленно раздеваемся при свете восходящей луны. Каждый из нас по очереди снимает одну из немногочисленных оставшихся на нас вещей, а остальные двое смотрят и восхищаются. По мере того, как мы делаем это, желание наше растет.

— Черт тебя побери, Сид, — нетерпеливо пробормотал Вальд. — Почему все так медленно?

— Не мешай, — буркнул Сид. — Так у меня заведено… мы медленно — очень медленно! — снимаем свою последнюю вещь и остаемся совершенно обнаженными. Желание наше становится нестерпимым… Тогда мы идем к воде и с тихим смехом погружаемся в ее ласковые объятия.

Вальд заключил член в объятия своей ладони.

— Наконец, мы касаемся друг друга. Не так неистово, как мы уже делали это во время танца. Мы делаем это нежно. Мы обнимаемся. Наши тела переплетаются; мы выкатываемся на мягкий песок. Светленькая говорит мне: «!Te quiero, Paco!»… А негритянка говорит: «!Te quiero tambien!» — и я…

Сид перестал говорить и наполнил Трубу глубоким ритмичным дыханием.

— Дальше! — крикнул Вальд.

— Дальше… я обхожусь… без слов, — в такт дыханию прошептал Сид, — и ты можешь… заняться этим же… и лучше… не отвлекай меня… пока я не…