— Да, ты правильно поняла; может быть, все это настолько просто, что проблема отпадет сама собой. Может быть, он нуждался вовсе не в таких трусах, а в тех лоскутках, которые вырезал — тебе такое не приходит в голову?
— Но зачем тогда лоскутки?
— Да какая разница? — пожала плечами Марина. — Мужчины в основном идиоты; он мог использовать их, к примеру, для протирки очков или чего-нибудь вроде рыбной ловли. Не думаю, что это страшно или загадочно.
— Если ему нужны были лоскутки, — задумчиво сказала Вероника, — зачем он тогда трусы спрятал, а не выбросил?
— Может, просто забыл, — предположила Марина, — а может, жалко стало выбрасывать… Вижу, — добавила она недовольно, — зря я подала тебе мысль о лоскутках. Теперь будешь думать еще и об этом. Надеюсь, не купишь еще одни трусики, чтоб посмотреть, на что похож лоскуток?
— Дурацкий сеанс, — внезапно вспылила Вероника и едва не расплакалась. — Ты просто стебаешь меня… это что, норма такая — издеваться над пациентом? А как же врачебная этика?
Два спортсмена, заслышав русскую речь с соседнего стола, опешили от неожиданности и враз перестали материться.
— Петя, ё-моё, — тихонько сказал один из них, — сидим, выражаемся… а девочки-то все понимают.
— Ты думаешь? — засомневался другой.
— Бля буду! Надо бы типа извиниться.
— С х-- ли? Всю жизнь при бабах матерюсь.
— То Кизлев, а то заграница. Чуешь разницу?
— Ага. Давай шампанское им пошлем.
— Еще подумают, что мы их типа снять хотим.
— А чего бы их, кстати, не подснять?
— А тренер что сказал? Режимим, Петя.
— На х-- тренера и этот режим…
— Нет уж, Петя, — тихо, но решительно возразил первый спортсмен, — клеить девочек будешь у себя в Кизлеве. А здесь мы представляем свою страну! К тому же на это и денег не хватит: карты наши заблокированы, наличных с гулькин х--, а шампанское тут, браток, вовсе не дешево.
— Тогда лучше вообще не извиняться.
— Ты прав. Давай просто сделаем вид, типа смущены.
— Давай.
И они оба явно смутились.
Однако же, в свою очередь, смутилась и Марина.
— Бля буду, — пробормотала она с недоумением, — я не думала, что ты воспримешь это так резко… Видимо, случай более запущен, чем кажется… типа реактивный синдром… А почему бы тебе не задать прямой вопрос Валентину?
— Он не ответит. Или наврет. И будет гораздо хуже; так у нас с ним неинтересно, но по крайней мере устойчиво… говорю, стена поднимется еще выше.
— Ты могла бы превратить это в игру. Не вернуть трусы на место, но и ничего не сказать, чтобы теперь уже он задумывался… или, например, оставить в тайнике что-нибудь свое…
— Благодарю покорно, — сказала Вероника. — Я правильно понимаю, что сеанс психоанализа кончился?
— Успокойся, — скривилась Марина, — сказано тебе: вторая проблема для анализа не готова. Кстати! ты что-то говорила о непостижимой связи проблем. Выходит, ты тоже догадалась о страхе?
— Не совсем. Я просто имела в виду, что первая проблема возникла у меня из-за Зайкиных отношений с Филиппом. А ведь Зайка — это моя проекция… помнишь? Получается, что обе проблемы связаны с мужьями — с моим собственным мужем и с мужем моей проекции.
— Ну и что? — спросила Марина.
— Не знаю, — сказала Вероника. — Говорю же, непостижимая связь.
— Ладно, — вздохнула Марина и разочарованно посмотрела на часы. — Не очень-то утешает: два сеанса, а результата никакого.
— Ну, не совсем никакого, — примирительно сказала Вероника. — Установлено насчет страха; а что касается второй проблемы, то я согласна ее отложить.
— Может, ты пока подождешь бояться трусов? — с надеждой предположила Марина. — До выяснения…
— Ты думаешь, можно отложить страх на потом?
— А почему нет? Ребенок не смог бы; но ты же взрослый человек и хотя бы в какой-то мере вольна над своими эмоциями.
— Я подумаю, — медленно сказала Вероника. — Может быть, эта идея — самое важное, что прозвучало за оба сеанса… для меня, конечно, — поправилась она, — ты понимаешь… Может быть, это моя путеводная звезда.
Тепло распрощавшись с Вероникой, Марина прогулялась по солнечной эспланаде, дала десять песет профессиональному нищему, за «Макдональдсом» свернула в сумрачный переулок и зашла во двор обветшалого, предназначенного на слом здания. Здесь она подошла к ожидавшему ее темно-серому «Сеату-Толедо», открыла заднюю дверь салона и уже вознамерилась сесть, как вдруг сцена, разыгрывающаяся в двух шагах от машины, привлекла ее внимание — она даже сама не смогла бы сказать, почему.
Сцена эта была совершенно обычная — облезлый, видавший виды «москвич» не заводился; хозяин или во всяком случае водитель открыл капот и шнырял между кабиной и двигателем, пытаясь устранить поломку, а справа от «москвича» стоял мальчик в курточке из кожезаменителя, взирая на усилия водителя молча и с выражением разве что легкой досады на лице.