Исполнитель желаний (СИ)

— Несмываемое клеймо "блудник", долгие годы позора, всеобщее презрение, вся самая тяжёлая и чёрная работа, может быть, даже смерть — вот что обещала мне единственная ночь, проведённая в объятиях возлюбленной. Настолько скверной, непозволительной, недопустимой кажется нашему солнечному народу связь без будущего, без привязанности, и с женщиной, у которой она, эта связь, не первая и не последняя. Они не подают вам руки… — Старик обернулся и посмотрел на Билла. — Потому, что они не признают никаких обычаев кроме своих, и невыносимо горды тем, что сами свои же обычаи исполняют. И какое бы великое добро вы ни сделали для них, какой бы подвиг ни совершили, они будут вас благодарить в глаза, но на душе у них будет одно — презрение к вам, бесконечное презрение в детям Тёмного Неба, к вашим мерзким обычаям, поощряющим насилие над животными, чревоугодие и неразборчивый блуд…

Старик снова замолчал. Скрипучий рвущий нутро кашель согнул его. Но он нашёл в себе мужество говорить дальше. Билл и Кира чувствовали с каким трудом даётся ему каждое слово.

— Мне тогда было только семнадцать лет. Впереди у меня была вся жизнь — длинная жизнь в любом случае без неё. И единственный шанс на счастье. То, что ждало меня впереди, было не важно. Существовал только миг — непостижимый в своей остроте и насыщенности — единственный миг, в котором я по-настоящему жил… И я подарил ей себя не задумываясь, не рассуждая, не заглядывая вперёд. Мы провели божественные сутки в маленьком домике лесника на берегу реки. А потом она исчезла. Так, как всегда исчезают, чтобы ничего не объяснять и не прощаться — ушла, пока я спал…Элайза забыла остричь мои длинные волосы. Так я и проходил с ними всю жизнь.

В подтверждение своим словам он слегка качнул головой. Серебристо-седые пряди ниспадали до самого пола словно пенистые струи водопада, обволакивая всё дряхлое, высохшее, измученное непосильным трудом тело старика.

— Мой народ был жесток ко мне — меня наказали обетом молчания, и в моей жизни не промелькнуло больше ни единого радостного мгновения… Но я ни разу, слышите, ни разу, не пожалел о том, что был с ней… На свете возможно такое великое, невыразимое, ослепительное счастье, что испытав его всего на мгновение, можно оправдать сколь угодно долгий срок ожидания или расплаты.

Старик замолчал, и все поняли, что больше он не скажет ни слова. Кирочка шагнула вперёд. В руках у неё сверкнул в свете множества ламп нож, подаренный Лучезаром.

— То, что когда-то было так красиво начато, должно быть достойно завершено.

Она подошла к старику, собрала в пучок его поредевшие, белёсые волосы и одним легким движением отсекла их. Длинные, тонкие, невесомые — они остались у неё в руке — серебряные нити, паутинки, их кончики слегка колыхались, захватываемые воздушными потоками.

— Пусть теперь вместе с волосами с этого человека будет снят весь позор, пусть заботой и уважением окупятся все его мучения — это единственный подарок, который я хочу получить от вашего Щедрого Солнца, — проговорила Кирочка, с трудом подавляя негодование, — Не нужны мне ваши фенечки. Всё это фальшь, невыносимая фальшь, если вы способны на такую бессмысленную жестокость. И здоровым, и больным, и красивым, и кривым, и чистым, и блудным — солнце с неба светит всем одинаково. Вам ли не знать о этом…

— Звезду на погон, чёрт подери, — пробормотал себе под нос Крайст, глядя на Кирочку с искренним восхищением.

Верховный Шаман, привыкший ко всеобщему почтению и никогда раньше не сталкивавшийся с подобной дерзостью, просто не знал, как себя вести. Он растерялся.

Кирочка подошла и, присев на корточки, аккуратно положила хлебный нож перед ним на пол.

— Не ради вас, а только ради него, — сказала она, указав взглядом на Лучезара, потом, не дожидаясь ответа, отвернулась и обратилась к Крайсту так, словно кроме него вокруг больше никого не было, — идём к машине, всё, хватит…

Билл кивнул, и они вместе покинули залу. Никто больше не заговаривал с ними и не навязывался в провожатые. Когда они очутились на улице, одна половина неба уже золотилась рассветом. Оглянувшись, Кирочка увидела несколько силуэтов на крыше замка — они замерли, молитвенно приложив руки к груди, прозрачные одежды шаманов слегка трепетали на прохладном утреннем ветру.

— Встречают рассвет, — ехидно констатировал Крайст, — каждый рассвет может стать последним.

Услышав шуршание ног по гравию за своей спиной, Кирочка обернулась. Их догонял Лучезар. Она решила никак не реагировать и продолжила путь, даже слегка ускорив шаги. Парнишка, она поняла это по более тревожному чем прежде шороху гравия, тоже пошёл быстрее.

— Стой… Послушай, пожалуйста…

Он взял её руку удивительным жестом: и решительность и робость сочетались в нём. Так могло получиться только у очень юного, неискушённого, но весьма пылкого юноши.

Обернувшись, она увидела его глаза. Что-то яростное и зловещее плескалось в них.

— Он убъёт тебя! — сказал Лучезар очень тихо, но так твёрдо и страшно, что Кирочка вздрогнула, — у меня есть дар предвидения, но о нём никто не знает, пожалуйста, поверь мне…