Черубина де Габриак

Исповедь[1]

В мирах любви — неверные кометы, —Закрыт нам путь проверенных орбит!Явь наших снов земля не истребит, —

Полночных солнц к себе нас манят светы.Ах, не крещен в глубоких водах ЛетыНаш горький дух, и память нас томит.В нас тлеет боль всежизненных обид —Изгнанники, скитальцы и поэты!

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,Тому, кто жив и брошен в темный склеп,Кому земля — священный край изгнанья,Кто видит сны и помнит имена, —Тому в любви не радость встреч дана,

А темные восторги расставанья!

МИФ И СУДЬБА

Поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева (Васильева) известна в русской литературе как автор блестящей литературной мистификации: публикации стихов под именем Черубины де Габриак в символистском журнале «Аполлон». Слухи, окружавшие нашумевшую мистификацию, способствовали созданию мифа о поэтессе. Недавние литературоведческие исследования о жизни и творческом пути Елизаветы Ивановны дополнили этот миф сложным сплетением фактов биографии и противоречивыми отзывами современников. Тем не менее, облик поэтессы все еще овеян легендами, а ее сочинения, за исключением отдельных подборок, не изданы. Настоящая публикация рассматривает творчество и миф Черубины де Габриак и ее создательницы Е. И. Дмитриевой в контексте истории и идеологии русского модернизма и впервые предлагает читателю наиболее полное собрание сочинений поэтессы.

Поэтесса Черубина де Габриак появилась в русской литературе в 1909 году, когда символизм уже шел на убыль. Чтобы обозначить под какой-то общей рубрикой те удивительные творческие свершения и эксперименты, которые получили теоретическое обоснование в символизме, литературоведы второй половины двадцатого века начали пользоваться специальными терминами «мифотворчество» и «жизнетворчество». Понятие «мифотворчество» появляется в словаре литературных критиков уже в 1903 году, когда в переписке с Валерием Брюсовым Вячеслав Иванов определяет высокую роль мифотворчества в символистском искусстве^[2]. Под влиянием религиозной философии Владимира Соловьева и теории искусств Иванова в символизме 1900–1910 годов идея мифотворчества стала связываться не только с искусством, где создается миф, но и с самой жизнью автора. Мифотворчество и жизнетворчество стали культурной данностью целой эпохи и находили выражение во всевозможных литературных и биографических экспериментах, мистификациях, подделках и анонимах. Создание несуществующих поэтов и творчество от чужого лица, часто происходившее в сочетании со сложным маскарадом, становилось еще одним способом испытания индивидуальных творческих возможностей автора. Брюсов, Ходасевич, Багрицкий, Лев Никулин, Паоло Яшвили^[3]

, — далеко не полный список авторов, предпринявших литературные мистификации в 1900 и 1910-е годы. Но, начиная уже со знаменитой мистификации Брюсова, издавшего собственные стихи от лица различных фиктивных поэтов в сборнике «Русские символисты» (1894–1895)^[4], мистификации и литературные подделки редко проходили неразоблаченными.

История Черубины была одной из самых необычных мистификаций эпохи символизма. В 1909 году редакция нового символистского журнала «Аполлон» получила стихи от таинственного автора по имени Черубина де Габриак. Стихи описывали католическую Испанию времен инквизиции, рыцарство и войны крестоносцев, поразительную красоту поэтессы, ее аристократическое происхождение, фанатический католицизм, мистицизм, духовные страдания, откровенную чувственность и демоническую гордость. Черубина де Габриак произвела такое впечатление на редакторов, что они поверили в нее и приветствовали ее как «новую поэтессу» и «поэтессу будущего», которую ожидал русский модернизм. Анненский увидел в ней «Будущую Женщину»^[5]. «Байрон в женском обличии, но даже без хромоты»^[6], — написала о ней Марина Цветаева позднее, размышляя об авторском образе Черубины. Алексей Толстой вспоминал о Черубине как об «одной из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе»^[7], а один из участников «Аполлона» объявил Черубину «опасным символом умирающего символизма»^[8]. Сентябрь-ноябрь 1909 года в русской литературе стали, по словам Цветаевой, эпохой Черубины.