Исповедь

Вестибюль отражался в огромных от пола до потолка венецианских зеркалах всеми своими хрустальными люстрами. Переливался искрами простеночных бра, кивал сочными зелеными веерами пальм, отсвечивал дубовыми панелями… Привычный к скромному унифицированному обаянию военторговских гостиниц, стандартно одинаковых, что в Чите, что в Бобруйске, я был напрочь сражен величием, богатством и старинной роскошью Европейской. Поражен был, но виду не подал, сказалась все же армейская закалка и выдержка, поэтому, быстренько соорентировавшись, прямиком двинулся к стойке регистрации.

В отличии от предыдущих гостиниц, тут не спали. Работали три окошечка, дабы, не приведи господь, иностранному залетному гостю не пришлось ждать переминаясь нежными ноженьками. Однако желающих немедленно получить номер не наблюдалось. У стойки я оказался один. Распахнув шинель, чтобы лучше была видна орденская колодка с недавно добавленной ленточкой Красной Звезды, попросил одноместный номер.

— Свободных одноместных, к сожалению, нет, — Усмехнулась сидящая в окошке дама с высокомерным лицом баронессы и аристократической сединой парика. Волосы локонами ниспадали на плечи строгого темного шелкового платья с широким белым кружевным воротом и такими же белыми манжетами, платья, достойного украсить бал в благородном дворянском собрании. Волнующий, ужасно приятный аромат неведомых духов, словно экзотичное благовоние, обвалакивал окружающее даму пространство, оттеняя убогость источаемого моей особой запаха единственно доступного в гарнизонном Военторге ядовито-зеленоватого одеколона Шипр.

— Нет одноместного, дайте двухместный.

— И двухместных, уже… к великому сожалению, нет. — Величественно поведя головой и очень сочувственно разведя руками проговорила дама. Победно взглянула на просителя, обменялась взглядом с девушками, скучавшими в соседних окошках. Учитесь высшему пилотажу, детки!

— А, что же у вас есть? К великой…. радости. — Спросил, прекрасно понимая, что надо мной вежливо, извращенно издеваются. Надо мной! Офицером Советской Армии! В моей стране, которую защищаю, ради которой рискуя жизнью летаю черт знает куда, с мегатонными погремушками на борту. Заправляюсь на многокилометровой высоте с риском вспыхнуть будто спичка, от неудачно ткнувшейся в корпус штанги-присоска. Бомбившего врагов державы. Потерявшего мать и обретшего отца, честь которого приехал защитить.

— У нас есть один люкс, но он Вам не подойдет. По цене, естественно, молодой человек, он явно не для Вас. И вообще, у нас как Вы видете, специфический контингент — иностранцы, а Вы, в шинелочке, фуражечке. Что бы Вас поселить, мне в любом случае нужен особый, веский документ, которого у Вас наверняка нет.

Ох, зря это она так, ох, зря. Не нужно бы ей напоминать о бумажке. Бумажонки-то имеются. Остались от недавних поездок в Москву, когда собирались заслушать нас на Старой площади, да пошел в итоге только командир. Пропуска забыли забрать, алюр два креста, срочно отослали в часть подготовливать налет. Бумажки, застряв в парадной форме, дождались своего часа.

— Значит. — Повышаю голос. — В ЦК и Кремль я могу проходить, Этой бумажонки достаточно. — Ткнул пропуск в нос серебрянной даме. А там красивенько так, четко, крупненько — Центральный Комитет… Пропуск…. Печать… Завитушка подписи черной тушью.

— Сюда оказывается недостаточно хорош? — Говорю уже на тон выше. — И денег у меня недостаточно? И форма нехороша для вас, мадам? Не тем ли, что советская? Видимо вы, любезная, все еще царскую предпочитаете? Может мне прилечь у вашей будки, переночевать на диванчике? А с утра пораньше звякнуть в Смольный? — Брал белеющую на глазах мадам на понт, хрен его знает, что сейчас в Смольном. Может музей какой. Головы присутствующих в холле начали разворачиваться в нашу сторону…

— Умоляю! Тише! Молодой человек, прошу Вас, тише. — По ее уже совсем немолодому, не надменному, а просто обычному старому, правда хорошо ухоженному и загримерованному, лицу сползали на шею струйки, ручейки пота. Смывали пудру, румяна, прочую неведомую косметику. Под мышками старухи набухали, темнели разводьями влажные пятна. Лицо, еще минуту назад непреклонное и величественное словно у античной богини, потускнело, превратилось в заурядное лицо пожилой, усталой, перетрусившей женщины. Резко пахнуло едким запахом страха, забившим благовоние духов.

— Ах, извините, меня!.. Извините!.. Ну давайте, давайте же свои документы. Я сама, лично заполню бланки. И прошу, Вас, товарищ майор, тише. Тише. Скажите, Вы надолго в Ленинград?

— Скорее всего на один день. Если успею закончить дела — завтра улечу.

— Вот Ваши ключи. Прошу Вас, забудьте это маленькое недоразумение…