Исповедь Дракулы

Пий отодвинул исписанные листы. Действительно, ему было вовсе не безразлично, каким предстанет он в глазах потомков, сумеют ли они по достоинству оценить его заслуги. Пока все складывалось против Пия. Он почти чудом стал понтификом, и хотя это событие произошло еще в 1458 году, град критики не утихал и по сей день. «Неужели мы посадим на место Петра поэта и будем управлять церковью по законам язычников?» – вопрошали враги нового папы римского. Ему не могли простить его прошлое, авторство фривольных произведений, дружбы с гуманистами, антипапой Феликсом[8]

и германским императором Фридрихом[9]. Хищная свора в красных мантиях только и ждала, когда понтифик оступится, чтобы разорвать его на части. Взойдя на папский престол, Пий первым делом возвестил Европе об опасности, угрожавшей ей, и пытался убедить христианских правителей объединить их усилия против османов. На соборе, созванном в Мантуе в 1459 году, присутствовали депутаты многих стран, уже вступивших в боевые действия или только подвергавшихся угрозе вторжения. Там раздавались пламенные речи, говорилось о бедствиях, которые терпели христиане под гнетом неверных. Эмоций было много, как и пустых слов, сотрясавших воздух. Сам папа активно выступал против равнодушия тех, на кого Бог возложил защиту христианства, доказывая, что правители разных стран должны забыть о разногласиях и недоверии друг к другу, дабы объединиться в борьбе с общим врагом. Он собирался возобновить крестовые походы, сделать то, что не удалось папе Евгению IV, настойчиво призывал к единению христиан в борьбе с турецкой опасностью. Против такой точки зрения никто не возражал, но вот уже минуло три года, а результаты папских усилий трудно было назвать плодотворными. Для финансирования крестового похода требовались деньги, и после долгих раздумий Пий все же повысил налоги, чем вызвал большое недовольство граждан Рима. Из-за финансовых проблем начало похода пришлось откладывать несколько раз, и вот стало известно, что султан опередил крестоносцев, напав на Валахию. Пий подумал, что ему следовало прислушаться к страстным мольбам валашского князя, еще зимой умолявшего как можно скорее объединить силы христиан для решающего удара. Но папа принял решение о сборе денег только в начале мая, когда султан во главе огромной армии уже выступил из Константинополя, намереваясь покарать непокорную Валахию, и участь маленького княжества была практически предрешена. Теперь турецкая армия стояла у границ Трансильвании…

Папа отложил рукопись, поднялся из-за стола, прохаживаясь по комнате. Мысли о сиюминутной политической ситуации убили вдохновение, вернув на грешную землю. На самом деле положение было очень серьезным, и только он – наместник Бога на Земле, папа Пий II, мог защитить христианский мир от нависшей над ним угрозы. Но как?

Вошедший в папские покои молодой прелат доложил о полученном из Буды[10] донесении. Весть была долгожданной. Пий с несвойственной его возрасту и положению быстротой поспешно вскрыл письмо, начал читать. С каждой минутой его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Вести из венгерской столицы были недобрыми.

– Что случилось, откуда пришли дурные новости?

Давний друг понтифика, кардинал Николай Кузанский[11], входил в покои папы запросто, без приглашений, словно в те старые добрые времена, когда они весело проводили время в философских беседах, состязаясь в красноречии, пили доброе вино и любили красивых женщин. Пий не ответил, не поднял головы, сосредоточенно вчитываясь в донесение папского посланника.

– Что случилось? – повторил кардинал, нарушая недоброе молчание.

– Модрусса сообщает об аресте Дракулы. Венгерский король схватил его, обвинив в тайной переписке с султаном. Говорят, что Дракула обсуждал с Мехмедом возможность захвата Матьяша.

– Я бы назвал это неудачной шуткой.

– Мне не смешно, Николай. После похода валашского князя на территорию оккупированной турками Болгарии этой зимой, после его блестящей победы и освобождения христиан, казалось, что в Европе появился лидер, способный вести в бой крестоносцев и даже, кто знает, – освободить Константинополь. Среди правителей других стран нет никого, кто действительно умеет воевать с турками. Короли трусят, короли заняты интригами, они пируют, когда их дом горит. Дракула иной – он четко осознает свои цели и готов мертвой хваткой повиснуть на горле врага. Султан боится его. Мехмед и Дракула – равные противники, они стоят один другого. Так я, во всяком случае, полагал до последнего времени… – Пий умолк, сообразив, что по инерции слишком горячо защищает валашского князя.