Исповедь Дракулы

Когда я уезжал к Хуньяди, моя возлюбленная стояла у дома с ребенком на руках. Тогда она представилась мне Божьей матерью, так была она чиста и невинна, но такая в ней таилась сила. Лидия сказала, что будет молиться и ждать меня, в этот момент я думал, будто готов отдать за нее жизнь, но, едва покинув Молдову, перестал вспоминать о любимой женщине. А ведь Лидия наверняка сдержала свое обещание, возможно и сейчас, в эти минуты, молилась о моем благополучии. Может быть, я был жив только ее молитвами и любовью…

Устав метаться по огромному дому, я вновь вернулся к себе, сел у стены, наблюдая как смеркается за окном. Мир погружался во мрак ночи, черные тени наполняли комнату. Дав свое согласие Хуньяди, я уже предал Лидию, но вынужденная отсрочка решительных действий давала ложное успокоение. Все было слишком далеко и неопределенно, все еще могло измениться… До сего дня… Ах, если бы можно было уехать из Трансильвании, вернуться к Лидии, обвенчаться с ней, жить в счастье и любви! Если бы…

– Господин…

Предрассветные сумерки наполняли комнату. Кажется, я задремал и проспал несколько часов, даже не заметив этого. Сонный слуга стоял надо мной, ожидая дальнейших распоряжений.

– Я же велел меня не беспокоить.

– Господин, гонец из Белграда. Он говорит, что это очень срочно.

– Из Белграда? – сердце застучало быстрее. – Зови его сюда!

Вошедший в комнату человек был измучен дорогой и едва не валился с ног от усталости. Но известие, которое он привез, стоило и загнанных лошадей, и бессонных ночей.

– Хуньяди при смерти, – произнес молодой серб Драгомир, по моему приказу тайно следивший за всем, что происходило у стен Белграда. Судьба не так давно свела меня с этим парнем, скитавшемся по свету в поисках господина, которому он мог бы предложить свой меч и жизнь, но, несмотря на краткое знакомство, я склонен был доверять ему. Драгомир отличался удивительным бесстрашием, мне же всегда импонировали храбрецы, ведь, в отличие от трусов, их нельзя было запугать, а, следовательно, склонить к предательству. Залпом выпив кружку воды и немного отдышавшись, гонец пояснил:

– В лагере крестоносцев – чума. Воевода Янош не долго наслаждался своей победой.

– Хуньяди болен?!

– Да. Пока в Трансильвании об этом никто не знает, но я говорил с лекарем, и тот считает, что шансов у воеводы нет. Хуньяди слишком стар, чтобы выиграть эту битву.

Я не верил своим ушам. Люди славили имя Хуньяди, поклоняясь ему, как святому, а он в это время корчился в предсмертных судорогах, не думая о славе земной, – слабый, беспомощный, оставшийся один на один с насмешливой и злой смертью. Мог ли кто-то на грешной Земле строить планы на будущее, верить в завтрашний день? Первые лучи солнца упали на улицы Сигишо-ары, заглянули в окно дома. И вместе с этими лучами я почувствовал, что светлеет и на душе. Тень Ворона отступила, я освободился от данных Хуньяди обещаний, мог распоряжаться собой.

– Ты принес важную весть и получишь награду за свою расторопность, Драгомир.

– Я торопился как мог.

– Спасибо. Только держи язык за зубами. Не стоит портить людям праздник. А теперь ступай, отдохни. Скоро мне снова понадобятся твои услуги.

Ощущение безысходности и странного томления, когда реальность смешивается с видениями и являются те, кто ушел в небытие, исчезло. Я снова был готов к бою, отринув сомнения и тревоги. Удача улыбалась мне, обстоятельства складывались так, что я мог захватить власть без чьей-либо помощи, а значит, мне не требовалось выполнять навязанные условия. Хуньяди пал. Не вызывало сомнений, что, как только известие об этом дойдет до Трансильвании, начнется схватка голодных псов за кость. Те, кто при жизни боялись всесильного воеводы, осмелев, начнут делить оставшиеся после него деньги и власть, и в это время я буду предоставлен самому себе. Мои сторонники в Валахии только ждали команды, и теперь, когда Венгрия и Трансильвания были заняты своими проблемами, я мог решить свои. Я всегда мечтал придти к власти без поддержки со стороны, без условий и компромиссов, и вот теперь такая возможность, наконец, представилась.

А солнце светило все ярче, освещая крепкие, построенные на века дома Сигишоары…

Валахия, август 1456 года

Прорубаясь сквозь ряды сплотившихся вокруг своего господина воинов, я шел вперед, к тому человеку, который должен был умереть от моей руки. Искаженные яростью лица, кровь, красными фонтанчиками вырывавшаяся из разрубленных тел, взвившиеся на дыбы кони превратились в подобие фрески – плоской и лишенной жизни. Исчезли чувства и мысли, осталась только цель – единственная, сиюминутная цель существования, затмившая и прожитые годы, и будущее. Доведенными до автоматизма действиями кромсая на части всех, кто вставал на пути, я шел к цели, превращая в груду разрубленного мяса своих врагов. Жаркое солнце блестело на доспехах и мечах, отражаясь в лужах крови, глазах обезумивших коней и опьяненных жаждой убийства мужчин.