От страшной догадки в голове все смешалось, я догнал ни о чем не подозревавших собеседников, преградил дорогу. Их облик моментально преобразился, выдав панический ужас. Увидев вблизи эти побелевшие, полные животного страха лица, я не смог говорить, а просто с размаху ударил кулаком в одутловатое лицо Албула. Я наносил удар за ударом, превращая лицо в кровавое месиво, а когда стоявший рядом Гавриил Лог попытался бежать, успел подставить подножку, и тот повалился на каменный пол. Я несколько раз ударил его ногой, и только потом, с трудом разомкнул сведенные челюсти, крикнув:
– Что вы сделали с моим братом?!
Встав на четвереньки, Албул попробовал отползти в сторону, а пришедший в себя Гавриил потянулся за мечом. Я вновь начал бить его по лицу, не давая опомниться и кроша челюсти. Один глаз боярина уже вытек, нос был свернут в сторону, а я бил и бил его, продолжая что-то кричать о брате.
– Твое высочество! Твое высочество!
Вокруг меня столпились сбежавшиеся на шум придворные, но я не обращал на них внимания, продолжая пинать тот мешок с костями, в который превратился боярин Гавриил Лог.
– Твое высочество, – Драгомир перехватил мою руку, – умоляю, остановись.
– Они знают, как убили моего брата! Перекрой выходы из дворца! Арестуй всех, кто еще не успел удрать.
– Но…
– Всех!
К счастью, боярин Албул был жив. Ослепленный яростью, я забил до смерти его сообщника, тем самым, даровав незаслуженно легкую смерть, но самодовольного господина чаворских владений ждала совсем другая участь. Он должен был рассказать все, что ему было известно о событиях девятилетней давности, о том, что с непостижимой тщательностью скрывали от меня все эти годы. Я перевел дыхание:
– В пыточную камеру его! Я лично буду присутствовать на допросе.
Сколько раз я вступал под своды собора, сколько раз стоял подле этой могилы, но сердце всегда молчало, не говоря, какое страшное преступление она скрывает. Может быть, Мирча просто не хотел, чтобы я узнал о его судьбе, оберегал братишку от этой боли?
Под пытками боярин Албул сознался во всем, назвал имена других соучастников злодеяния. Признание было сделано, но вопреки очевидному я все еще надеялся, что это – чудовищная выдумка, самооговор, и на самом деле мой брат принял смерть в бою – хорошую, достойную мужчины смерть, о которой можно было только молить Господа. Я хотел верить – мои глаза опровергнут то, что слышали уши, потому и пришел в собор, решившись на отчаянный и безрассудный поступок.
Мы остановились у могилы Мирчи. Я, Драгомир, Гергина, брат Иоанн да еще пара человек из охраны с лопатами и молотками.
– Не делай этого, твое высочество, – брат Иоанн посмотрел мне в глаза. – Не вскрывай могилу. Живые не должны вторгаться в царство смерти. Там царит вечный покой.
– Я хочу видеть, как умер мой брат. Снимите плиту.
Странное дело, еще недавно во мне все клокотало от ярости, я готов был своими руками задушить убийц Мирчи, но теперь бурю чувств сменило равнодушие. Что бы я ни увидел там, в темноте могилы, это не могло уже потревожить меня.
Казалось, будто и моя душа умерла в тот момент, когда я узнал, что заговорщики живым похоронили моего брата.
Гулко стучали молотки, взлетала белыми облачками кирпичная крошка. Тяжелая каменная плита со скрежетом сдвинулась со своего места.
– Не делай этого…
Я шагнул вперед, заглядывая в темную пасть могилы. Истлевшее тело брата можно было узнать только по волосам, таким же длинным и густым, как были у меня самого. Я давно примирился со смертью Мирчи, однако в этот проклятый день все началось сначала, и боль потери снова, по второму разу разрывала мое сердце. Только теперь оказалось еще страшнее… Благопристойности, которую смерти пытаются придать на похоронах, не было. Скорчившийся в каменном мешке человек, до последнего мгновения боролся за жизнь, отчаянно глотал воздух, а его руки судорожно сжимали комья земли.
Я опустился на колени, притронулся к голове Мирчи – в его волосах виднелась седина…
– Будьте прокляты. Будьте прокляты те, кто это сделал!
Я вышел из собора, и никто не смел следовать за мной.
Пустота, тупая боль, которую можно заглушить только пролив реки крови. Убивать. Просто убивать, топить в крови, резать, кромсать на части… Жизни не было, была только смерть, и я мог нести ее, сокрушая все на своем пути. Черный огонь пожирал душу. Мне хотелось творить зло – калечить, разрушать, причинять страдания, самому стать худшим из злодеев, для кого нет ничего святого. Зло, смерть, хаос, боль – в этом отрада, в этом смысл бытия, в этом – я сам.
– Твое высочество, только в молитве ты сможешь найти утешение. Обратись к Богу, и он дарует силы выстоять.
Я поднял голову. Вокруг было темно. Кажется, уже наступила ночь, а я все так же стоял у собора, где погиб Мирча. Рядом со мной находился брат Иоанн и говорил фальшивые слова. Я хотел оттолкнуть монаха, но вместо этого спросил:
– Почему ты молчал? Ведь ты знал с самого начала?