Исповедь экономического убийцы

Это все вышло на передний план, когда в начале 1970-х ОПЕК поставила индустриальных гигантов на колени. Серия согласованных действий, закончившихся нефтяным эмбарго в 1973 г., угрожала экономической катастрофой, сравнимой с Великой Депрессией. Это был системный шок для экономик развитых стран, о размерах которого начинали догадываться лишь немногие люди.

Нефтяной кризис не мог настичь Соединенные Штаты в более худшее время. Это была нация в раздрае, полная опасений и неуверенности в себе, нестабильная из-за обидного поражения во Вьетнаме и намерения президента уйти в отставку. Проблемы Никсона не ограничивались Юго-Восточной Азией и Уотергейтом. Он вступил на ту ступеньку, которая ретроспективно будет воспринята как порог новой эры в мировой политике и экономике. В те дни, казалось, что «крохотные парни», включая страны ОПЕК, начинают брать верх.

Я был воодушевлен событиями в мире. Хотя мой хлеб был намазан маслом от корпоратократии, все же некоторой части меня нравилось, когда моих боссов ставили на место. Я думаю, это немного успокаивало мою совесть. Я видел тень Томаса Пэйна, не участвующего в игре, но подбадривающего ОПЕК.

Ни один из нас не имел представления о степени влияния нефтяного эмбарго в то время, когда оно случилось. У нас, конечно, имелись некоторые теории, но мы не осознавали то, что со временем стало очевидным. Теперь мы знаем, что темпы роста после нефтяного кризиса составили примерно половину того, что мы имели в 1950-хх и 1960-хх гг. и он имел место на фоне усилившегося инфляционного давления. Имевшийся рост отличался структурно и не был связан со значительным увеличением числа рабочих мест, поэтому безработица возросла. Ко всему прочему, международная денежно-кредитная система потерпела огромное потрясение, система фиксированных обменных курсов, преобладавшая с конца Второй Мировой войны по существу рассыпалась.

В это время я часто собирался с друзьями, чтобы обсудить эти проблемы за завтраком или за пивом после работы. Некоторые из них работали на меня – мой штат включал весьма неглупых мужчин и женщин, главным образом, молодых и вольнодумцев по обычным меркам. Остальные были менеджерами бостонских мозговых центров или профессорами в местных колледжах, а один был помощником конгрессмена. Это были неформальные встречи, и присутствовали на них иногда двое, иногда до дюжины человек. Споры на них велись, бывало, до хрипоты.

Когда я оглядываюсь назад на те дискуссии, мне становится стыдно за то чувство превосходства, которое я часто ощущал. Я не мог поделиться своим знанием. Мои друзья часто щеголяли своими преимуществами – связями с Бикон Хилл или Вашингтоном, профессорскими званиями или степенями PhD – я мог ответить на это лишь должностью главного экономиста ведущей консалинговой фирмы, путешествовшего первым классом по всему миру. Я ведь не мог обсуждать свои личные встречи с людьми, подобными Торрихосу, или то, что я знал о способах, которыми мы манипулировали странами на континенте. Это и было источником высокомерия и фрустрации.

Когда мы говорили об источниках могущества «крохотных парней», мне надо было проявлять огромную сдержанность. Я понимал, что никто из них не мог знать даже в теории о корпоратократии, о ее наемниках ЭКах или о шакалах, придерживаемых на заднем плане для того, чтобы не позволить «крохотным парням» получить контроль над ситуацией. Я мог лишь ссылаться на примеры Арбенса и Моссадека, а позднее на свергнутого ЦРУ демократически избранного президента Чили Альенде. В действительности же, я понимал, что хватка глобальной империи лишь усиливается, вопреки воле ОПЕК, – и как я стал подозревать позднее, но не был до конца уверен, на самом деле, с помощью ОПЕК.

Наши беседы часто касались сходства между 1970-ми и 1930-ми гг. Последние представляли собой водораздел в международной экономике и методах ее исследования, анализа и воприятия. То десятилетие открыло путь кейнсианству в экономике и идее, что главную роль на ведущих рыках, в обеспечении услуг типа здравоохранения, выплаты пособий по безработице и других форм социального обеспечения должно играть правительство. Все даль ше уходили старые представления о саморегулировании рынков и о минимальности государственного вмешательства.

Депрессия окончилась Новым Курсом и политикой усиления экономического регулирования, правительственных финансовых манипуляций и расширением фискальной политики. Кроме то го, Депрессия и Вторая Мировая война привела к созданию организаций, подобных Всемирному банку и МВФ, а также к Генеральному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ). 1960-е гг. стали переходным периодом от неоклассической к кейнсианской экономике. Это произошло при администрациях президентов Кеннеди и Джонсона, и пожалуй, самую ключевую роль в этом сыграл один человек – Роберт Макнамара.