Исповедь экономического убийцы

— Я грохнул кулаком по столу. Я хотел запугать его. Я спросил его, могут ли быть у крестьян «АК–47». Потом спросил, знает ли он, кто изобрел «АК–47».

— Он знал?

— Да. Но я еле расслышал его ответ. «Русский», — сказал он. — Конечно, я заверил его, что он прав, что изобретатель «АК» — русский коммунист Калашников, офицер Красной армии, награжденный многими орденами и медалями. Пришлось объяснить ему, что записку написали коммунисты.

— А ты сам в это веришь? — спросила она.

Ее вопрос остановил меня. Как же на него ответить, если честно? Я вспомнил Иран: Ямин назвал меня человеком, застрявшим между двумя мирами, человеком, стоящим в середине. Мне хотелось либо находиться в лагере, подвергшемся нападению, либо самому быть партизаном. Меня охватило странное чувство: чувство зависти к Ямину, Доку и колумбийским повстанцам. У этих людей были свои убеждения. У них был настоящий мир, а не ничья территория где–то посредине.

— Я делаю свою работу, — сказал я наконец.

Она мягко улыбнулась.

— Я ненавижу ее, — продолжал я. Я думал о людях, чьи образы так часто посещали меня в последние годы: Том Пейн и другие герои Войны за независимость, пираты и первооткрыва–тели Дальнего Запада. Они стояли по краям, не в середине. Нашли, сделали свой выбор и несли ответственность за свои поступки. — С каждым днем я ненавижу свою работу все больше.

Она взяла мою руку в свою.

— Свою работу?

Наши глаза встретились. Я понял вопрос.

— Самого себя.

Она сжала мою руку и медленно кивнула. Я сразу же почувствовал облегчение.

— Что ты будешь делать, Джон?

Мне нечего было ответить. Облегчение перешло в желание оправдаться. Я выдвинул старое объяснение: что я пытался делать добро, что я хотел найти пути изменения системы изнутри, что — старая песня, — если я уйду, мое место займет кто–то другой, еще хуже, чем я. Но, судя по ее взгляду, она не верила этим оправданиям. Более того, я и сам в них не верил. Она заставила меня понять правду: виновата была не моя работа, а я сам.

— А как насчет тебя? — спросил я наконец. — Что ты думаешь? Она тихонько вздохнула, выпустила мою руку и спросила:

— Что, пытаешься перевести разговор?

Я кивнул.

— Хорошо, — согласилась она, — но с одним условием. Мы вернемся к этому разговору. — Взяв ложку, она стала внимательно ее разглядывать. — Я знаю, что некоторые партизаны прошли обучение в России и Китае. — Она опустила ложку в кофе с молоком, помешала, затем медленно облизала ложку. — А что им еще остается делать? Им приходится учиться, как обращаться с современным оружием и как воевать против солдат, прошедших обучение на ваших базах. Иногда они торгуют кокаином, чтобы получить деньги на пополнение запасов. А как еще они могут покупать оружие? Они в неравном положении. Ваш Всемирный банк не помогает им защищать себя. Фактически, наоборот, он сам заталкивает их в эту ситуацию.

Она отпила кофе.

— Думаю, что справедливость на их стороне. Электричество пойдет во благо единицам, самым состоятельным колумбийцам; тысячи людей погибнут, потому что рыба и вода будут отравлены, после того как вы построите свою плотину.

Оттого что она говорила с таким сочувствием о людях, которые противостоят нам — мне, у меня по телу побежали мурашки. Я почувствовал, как сжались мои руки.

— Откуда ты знаешь столько о партизанах? — Уже задавая этот вопрос, я почувствовал внезапную слабость и ощущение, что я не хочу знать на него ответ.

— С некоторыми из них я училась в школе, — ответила она. Поколебавшись, она отодвинула чашку. — Мой брат участвует в этом движении.

Вот оно. Я был уничтожен. Я–то считал, что знаю о ней все, но это… Я чувствовал себя как муж, обнаруживший свою жену в постели с другим мужчиной.

— А почему ты никогда не рассказывала мне об этом?

— Думала, что это не имеет значения. Зачем? Этим не хвастаются. — Она помолчала. — Я не видела его уже два года. Ему приходится быть очень осторожным.

— Откуда ты знаешь, что он еще жив?

— Я не знаю. Но некоторое время назад его объявили в розыск. Это хороший знак.

Я делал все, чтобы не показалось, будто бы я осуждаю или защищаюсь. Я очень надеялся, что она не почувствует моей ревности.

— А как получилось, что он примкнул к ним? — спросил я.

К счастью, она не отводила глаз от чашки.

— Он участвовал в демонстрации перед офисом какой–то нефтяной компании, «Оксидентал» по–моему. Он и его друзья протестовали против бурения на землях коренных жителей, в лесах, где жило племя, находившееся на грани вымирания. Их атаковали военные, избили, посадили в тюрьму. Заметь, они не делали ничего противозаконного, просто стояли у здания с плакатами и пели. — Она посмотрела в окно. — Его держали в тюрьме почти шесть месяцев. Он никогда не рассказывал нам, что там произошло, но он вернулся другим человеком.

Этот разговор был первым из многих подобных, которые потом были у нас с Паулой. Теперь я знаю, что эти беседы подготовили почву для того, что произошло потом.